Хирург Коновалов

– Я уже поняла, что больно. Инчик, ты как будто не в больнице работаешь. И давно ты с таким пальцем ходишь?

– Не знаю. Дня три… четыре. Ну, может неделю.

Антонова демонстративно закатывает глаза.

– Неде-е-е-елю? То есть, ты уже неделю каждый день приезжаешь на работу в крутой медицинский центр с распухшим пальцем. Но мысли поднять трубку и позвонить хирургам тебе в голову не пришло?

Я молчу. Женька права. Но прямо совсем больно, до хромоты стало только сегодня. А до этого я думала, что само пройдет.

– Так, все, я звоню в хирургию.

– Коновалову?!

Женька косится на меня с удивлением. Я понятия не имею, откуда во мне это нежелание больше встречаться с Коноваловым, и, соответственно, панические нотки в голосе.

Женя переводит взгляд на мою ногу.

– Сомневаюсь, что ради твоего вросшего ногтя Вадим Эдуардович соизволит расчехлить свои бриллиантовые ручки. Но мы тут ординаторов ему оформляли… Слушай, там есть такой потрясающий парень, Ник! Все, я ему сейчас позвоню, он тебе все сделает в лучшем виде, – Антонова достает телефон, а мои вялые попытки возразить пресекает авторитетным: – Ординаторам надо на ком-то тренироваться!

Охренеть аргументация. Но лучше уж ординатор, чем Коновалов. Интересно, Ник – это Николай или Никита?

***

Ник оказывается не Никита и не Николай. А Николя. Потому что он негр. В нормальном смысле этого слова. Чернокожий ординатор, у которого родители откуда-то из самой настоящей Африки. И сам он такой типичный. Ну, ладно, не негр. Африканец. Черный-пречерный, с короткими кудрявыми волосами, с крупным ртом и ослепительно-снежными белками глаз. Не то, чтобы я вижу чернокожего человека в первый раз в жизни. Но когда этот человек перед тобой в белом медицинском костюме, задумчиво смотрит на твой палец на ноге и в перспективе будет что-то с ним делать – в привычные вещи моего мира это вписывается с трудом. Я беспомощно оглядываюсь на Женьку, но она лишь салютует мне сжатым кулаком и уходит.

Аве, Цезарь, мать его.

– Аллергия на новокаин есть? – Николя говорит по-русски чисто, почти без акцента.

Я мотаю головой. Меня не оставляет предчувствие чего-то. Непонятно чего. Но тревожное чувство. Ну ладно, успокаиваю я себя. Это всего лишь палец на ноге. Всего лишь врос ноготь. Я отворачиваюсь к окну процедурного кабинета, чтобы не видеть блеск стальных инструментов. «Это не страшно», – убеждаю я себя. В конце концов, это же просто ноготь. Самой надо было просто там аккуратно поддеть и…

– Ай… – ору я от боли, дергая ногой.

Николя роняет инструмент и тоже орет. Мы так и орем оба. Скальпель на полу, из большого пальца на ноге хлещет кровь. Я смотрю на врача. Оп. Теперь я знаю, как бледнеют чернокожие люди. Они становятся чуть менее черными, вот. Ник, перестав орать, бросается к двери и уже в коридоре вопит, практически воет: «Вадим Эдуа-а-а-а-рдович!!!». А я зачем-то – потом так и не могла объяснить никому, включая себя, зачем – пытаюсь встать. И тут же начинаю падать. Вот так вот, в свободном падении, меня и ловит Коновалов.

Он несет меня куда-то на руках по коридору. Рядом подвывает Николя. А Коновалов что-то рычит про анализы, про глюкозу, про посев, а еще «Какого хрена в процедурной?!». Остальное – виртуозным матом.

Меня кладут на что-то, наверху ослепительные люстры.

– Люся, ширму поставь. Девочка нервная.

Девочка не нервная. Девочка в шоке.

***

Он не Николя. Он Колян, мать его. Колян что-то бубнит на ухо, пока я стаскиваю перчатки. В его словах мелькает: «Я так больше не буду». Детский сад… И пороть уже поздно.

Ситуация пустяковая, но я почему-то словил легкий стресс. Наверное, из-за Ласточки. Вот вообще не ожидал ее увидеть. Пока Колян что-то мне выл про девушку и ноготь, я думал, что это он какую-то свою знакомую решил облагодетельствовать собственноручно. А знакомой оказалась Ласточкина.

Опять закон парных случаев, что ли? То ее «Мы вместе» с недооткушенным членом, теперь она с недоотрезанным пальцем. Скучно мне будет только на пенсии. И то, не факт. Что доживу.

Я бросаю взгляд на то, как медсестра накладывает повязку. Потом заглядываю за ширму. Девушка смотрит на меня огромными перепуганными глазами. Да, ординаторы в целом и не такое могут отчебучить. Это тебе еще повезло, Ласточка. Она переводит взгляд с меня на Коляна и обратно.

– Вы такие разные… Один совсем-совсем белый… Другой совсем-совсем черный… Как на шахматной доске.

Колян непонимающе морщит лоб. Я поворачиваюсь к медсестре.

– В палату ее на часик, пусть очухается от анестезии.

– Оформлять?

– Не надо. Это свои.

Вот такие у нас, мать их, свои.

Киваю Коляну.

– Со мной. На разбор полета.

***

Меня даже слегка вырубило. От стресса, наверное. Очнулась я на звук пиликнувшего сообщения. Оказывается, у меня все это время был в кармане телефон. Доктор Коновалов провел мне операцию на ногте, не снимая штанов. В смысле, моих.

Сообщение от Женьки: «Ну, как ты?». Что на это ответить? Я отвечаю: «Нормально. Скоро приду».

Скоро же? Приду же? И я, приподнявшись на локтях, смотрю на свою перебинтованную стопу. Не болит. Если не шевелить. Если шевелить – болит. Интересно, смогу ли я на нее встать? И где мои кроссовки?! Я все-таки пытаюсь аккуратно двигать стопой. Именно за этим занятием меня и застает доктор Коновалов.

Молча проходит, подвигает стул, садится, без лишних разговоров берет меня за руку, прижимает пальцем запястье. Я запоздало соображаю, что он так считает пульс.

– Я в порядке.

У него все тот же покер-фейс вместо лица, а я почему-то вспоминаю, как он нес меня на руках.

– Голова не кружится?

– Нет. Я в самом деле себя нормально чувствую, – пытаюсь сесть. Получается почему-то не сразу. – А можно мне мои кроссовки, и я пойду? – Коновалов смотрит на меня, уже знакомым жестом сложив руки на груди. – Я же могу… пойти? Или мне надо тут… полежать? – это мысль настигает меня внезапно, я к ней не готова! И поэтому добавляю совсем уж нелепое: – У меня же там работа.

Коновалов вздыхает, так что руки, сложенные на груди, мерно поднимаются и опускаются.

– Говорят, женщины раньше в поле рожали и дальше шли пшеницу жать. А Инна Леонидовна Ласточкина удаляет вросший ноготь без отрыва от производства. Преемственность поколений.

Я чувствую, что щеки явно наливаются горячим.

– Николя сказал, что это простая операция. Простейшая.

– А вы нашли, кого слушать – ординатора! – неожиданно рявкает Коновалов. – У него и права такого не было – самостоятельно что-то делать. Я по своей линии кому надо раздам, но вы-то… – он шумно выдыхает и вдруг переходит на «ты». – Ты ж взрослый человек. Почему не обратилась к любому штатному хирургу в отделении? Взяли бы анализы, все бы сделали, как положено, а не весь этот цирк.