Хирургическое вмешательство

– Общей теорией всего занимается.
– Он пошутил, но прозвучало это так, будто могло быть правдой. – Данька, ты ж сам у него диссер по динамике сансары пишешь. Вот он ею и занимается. Генезисом сансары, в частности, и генезисом тонкого плана на планете Земля вообще.

Раскосые азиатские глаза Гены сузились, семечко, уютно легшее у него в ладони, дрогнуло, лопнула черная скорлупка, и на свет показался мягкий белесый росток. Даниль смотрел. Только что Гена говорил словами, а теперь говорил иначе, и перебивать его Сергиевский не собирался.

– Наука, йопт, молодая, - задумчиво проговорил Гена, осторожно качая росток в ладони. Крошечный стебель окреп и налился живой зеленью, потянулся вверх, выпустил два узких листа. – Заниматься ею, в отличие от всех нормальных наук, могут единицы – только контактеры высокого полета. Прикладная сфера актуальна, аж звенит. Теория в загоне, кому она нужна, когда тут карму чистят и реинкарнацию программируют.

Семечко было жареное, стебелек – ненастоящий, собранный из свободных атомов так же, как собираются после прогулок по тонкому плану тела.

– Еще даже специализация не наметилась, - посетовал Гена, внимательно разглядывая травинку, поднявшуюся в ладони. – Хирургия и терапия. Это ж курам на смех, а не специализация. Замечал, что по крайней мере у хирургов темы дипломов на докторские тянут? Никто, разумеется, уровень не осиливает, но хотя бы поверхностное исследование проводится. Этим и живем. Но некоторым мало. Вот за что я Лаунхоффера уважаю. Если б он был чуть менее Ящер – занимался бы анатомией тонкого тела и трансплантацией искусственных органов.

– Базисной кармы? – невольно вставил Даниль.

– Вроде того, - кивнул Гена, ничего не заподозрив. – А то некоторые личности так себе карму засрут, что аж в базис прописывается. Жизней эдак на пяток с такими радостями, что мама дорогая. Причем бабок у них почему-то дохрена обычно бывает. Пять раз в аборты уходить или инвалидами рождаться, понятно, никому не хочется. Платить готовы, а не за что, не умеем мы такого еще. А Лаунхоффер Аньке Эрдманн тему отдал. Она, конечно, девка талантливая, но по сравнению…

Мало-помалу столовая пустела: начиналась лекция. Следить за студентами было забавно, и с минуту оба, и Гена, и Даниль, глядели сквозь квадраты деревянной решетки, отгораживавшей три преподавательских стола. Курсы с первого по третий уходили ногами, старшие – через точки, отличники практической подготовки изощрялись кто во что горазд, оставляя вместо себя сияющие тени, медленные фейерверки, клубы разноцветного дыма. Буфетчицы, привычные и не к такому, посмеивались и оценивали вслух.

Гена превратил стебелек подсолнуха в воронье перо и по-индейски заложил себе за ухо.

– В классической науке, - сказал он, - человек, который в одиночку решил заняться проблемой возникновения жизни и разума – по определению фрик, если не псих клинический. Но, во-первых, среди контактеров настоящих ученых можно по пальцам рук пересчитать, и это во всем мире. А во-вторых, с такими мозгами, как у Эрика, проблему можно неиллюзорно решить. Если ее в принципе можно решить.

– И при чем тут зверинец?

Гена изумленно воззрился на Сергиевского.

– Даньк, ты чего, перетрудился? Эрик, конечно, теоретик, но если ты выстроил теорию о возникновении жизни, тебе захочется ее доказать. Повторить, так сказать, результат. Вот возьми хоть феномен реинкарнации. – Гена разорвал пакетик с сахаром, высыпал в кофе и стал вдумчиво размешивать. – Реинкарнируется только хомо сапиенс, выкинем прочих высших приматов для чистоты эксперимента… Когда-то всех очень волновал вопрос искусственного разума. Полагали, что разум будут создавать на базе электроники, и задача эта сверхсложная. Потом оказалось, что не туда глядели, а создать искусственный разум на тонком уровне… ну, я тебя сам учил, - и Гена расплылся в довольной ухмылке.

– Ты от темы не уходи, - сурово сказал Даниль и фыркнул: – Искусственную кошку с двумя сотнями ай-кью я за час сооружу. Тебе же зачет сдавал.

– И это будет искусственная кошка с антропоидным интеллектом, - Гена воздел перст к потолку. – А человека ты не сделаешь, хоть пупок порви.

– Человека, положим, я за пятнадцать минут сделаю, - возразил Даниль, - только ж ему еще девять месяцев дозревать придется...

Гена расхохотался и хохотал до слез.

– Душа-то ему все равно случайная придет, - сказал он, все еще постанывая от смеха. – И уйдет себе потом восвояси. А искусственные тонкие тела реинкарнации не переносят, как животные. Так что это пройденный этап.

– И что, Ищейка – человек?
– скучно вопросил Даниль, заподозрив, что Гена в действительности не знает ответа и попросту болтает языком из любви к процессу. – Охотник – человек?

– Не, ну ты правда тупой, - радостно ответствовал Гена. – Это инструменты, балда!

– Ключ восемь на тринадцать, - понимающе покивал Сергиевский, отпив из стакана, - лом, монтировка, копия Великого Пса… На черта Ящеру боевая система, Ген?

– Балда, йопт, - сказал Гена. – Охотник – это охотник и есть, программа выслеживания и захвата. Боевую систему Эрика ты не видел, радуйся, что не видел, и молись кому-нибудь, чтобы не увидеть никогда.

На мгновение пальцы Даниля утратили твердость; он и сам не заметил бы, но в это время как раз ставил на стол полупустой стакан, и донышко, ударившись о столешницу, предательски громыхнуло. Вспомнилась многокомнатная, пропахшая сигаретным дымом лаборатория Ящера, стальные ящики генераторов, деревянные стеллажи, темные закоулки, где то и дело так интригующе что-то клубилось, выходя на контакт с плотным миром. «Боевая система, - подумал Даниль, против воли занервничав. – Значит, она все-таки есть?» Холодно стало от мысли, что раз в две недели он приходит в логово Ящера и часами, слепой и несведущий, сидит там, рядом с незримым оружием, перед мощью которого отступит даже Великий Пес.

– Ген, - сказал он несчастным голосом. – На черта оно надо, а? Кого гнобить этими системами? С кем воевать? В тонком мире?!

Тот молчал, глядя в тарелку. Сергиевский смотрел на перо за преподавательским ухом; Гена, словно почувствовав его взгляд, вынул перо и, сжав в кулаке, вернул к изначальному состоянию.

– Скушай, Даниль, семечко, - сказал известный на весь МГИТТ сквернослов и буян. – А то сходи лучше на третий этаж и вороне отдай.

– Ч-чего? – оторопело хлопнул глазами Даниль.

Гена негромко засмеялся, разглядывая в стакане кофейную гущу.

– Что-то с памятью моей стало: то, что было не со мной, помню. Смотрю на тебя, и кажется, будто Воронецкая с тобой побеседовать хотела. Эклер, проклятый эклер. Вроде она мне такого не говорила – а кажется… А тебе?

Аспирант закрыл глаза, прислушиваясь к иррациональным ощущениям, и улыбнулся:

– Мне, если честно, всегда ее видеть приятно. Как-то разницы нет – кажется, не кажется.

Гена хохотнул.

– Понятненько. Ну, считай за совет.