Хирургическое вмешательство

Кроме того, Ксе просто не хотелось оставлять Женя: он слишком хорошо помнил, на что тот был похож, когда бродил один. Пусть сейчас божонок необыкновенно уверен в себе, но приглядеть за ним все-таки не мешает. Шаман не знал, надолго ли хватит пацаненку жертвы цветком; за самого же Ксе стояли Матьземля и Неботец – стихии, наделенные неисчерпаемой мощью.

– Жень, - сказал Ксе. – Я с тобой.

Он ждал, что подросток начнет ерошиться и фыркать, но тот лишь разулыбался мальчишески, от уха до уха и, воззрившись на Ксе почти по-хозяйски, довольно изрек:

– Ну а то!

Ксе сам удивился тому, как ловко все вышло; по чести сказать, он боялся, что где-нибудь замешкается, споткнется, промедлит, и преследователи успеют вынырнуть из-за поворота. Этого не случилось. В лихорадке спешки шаман даже не заметил, куда именно они с Женем влетели – дверь и дверь, деревянная, разве что со слишком тяжелым ходом…

Шаман понял, где они.

И остолбенел.

…Как следовало ожидать, людей здесь было немного, все больше пожилые женщины, скромно, а то и бедно одетые. От каменного пола к темным сводам подымался сумрак; он отливал алым оттенком камня и еще золотым – из-за свечного пламени и неяркого сияния иконостаса. Негромкий глубокий звук полупения-полуречи отдавался эхом, заполнял помещение и, опавшим в беззвучие смутным эхом навечно оставался среди украшенных стен, как то некогда замышляли безымянные зодчие… Вступил женский хор – дрожащие, нестройные и нежные голоса.

Шла служба.

– Ксе, - прошептал где-то в отдалении Жень, - Ксе пошли туда, в угол. Блин, ну чего ты встал?..

Видя, что толку от слов не будет, подросток уцепил шамана за куртку и повел за собой вглубь церкви.

У Ксе даже озираться не хватало запала. Время шло, мужчина что-то напевно читал, женщины пели, а он просто стоял и тихо радовался, что сумасшедший Жень затащил его за колонну и никто не видит его лица. Он знал, конечно – кто ж этого не знал – что новые научные данные за сорок лет никак не поколебали позиции мировых религий. Его ранняя юность пришлась на пик «возрождения духовности» после распада СССР, когда вперемешку с древними учениями страну захлестнул мутный поток сект, проповедников, «экстрасенсов». Иные из последних, как это ни удивительно, даже не были контактерами. Впрочем, в Союзе работы, посвященные физике и биологии тонкого плана, не становились достоянием общественности, а профессиональная карматерапия была доступна лишь высшей номенклатуре. Замешанное на смутных слухах полузнание принесло весь вред, который было способно. Чернобыль вскрыл недостатки системы: грамотная работа шаманов с Неботцом могла бы вдесятеро сократить территорию заражения, но до неименуемых органов слишком поздно дошло известие о засекреченной катастрофе.

Это случилось не на памяти Ксе. Он начинал учиться у Деда, когда в МГИТТ уже близился первый выпуск; незадолго до того начали выдавать лицензии частникам, занимавшимся настройкой энергетических контуров, и открыли для посещения храмы антропогенных богов.

Ксе вспомнился один вечер. Измученный и гордый, он вернулся с занятий у Деда, и мать вслух радовалась успехам сына-шамана, а потом включила телевизор – старый, даже не цветной – и стала слушать священника с большим крестом на груди, который говорил о покаянии. Отец попросил переключить на новости. Мать кивнула, подошла к телевизору, чтобы перевести рычажок. Ксе засыпал от усталости, и все как-то слилось: благообразный священник превратился в импозантного жреца и заговорил про моление о ценах на нефть. Посещать храмы советовали оба.

Приблизительно такая каша в голове у шамана и осталась. Он не мог понять, как мыслят собравшиеся здесь люди, как ухитряются жить со своей верой, и зачем она им вообще. Это была какая-то другая реальность.

Чернобородый священник умолк и выполнял теперь загадочные манипуляции.

– Ксе, - тихонько окликнул Жень, глядя в сторону. – Ты чего, уснул?

– Жень… - задумчиво сказал осовевший от мыслительной работы шаман, а потом едва не подпрыгнул, с нелепым видом уставившись на подростка. – Жень, - почти испуганно прошептал он. – Ты можешь войти в церковь?!

– А ты не можешь? – осведомился божонок.

– Да могу, но ты же…

– Ну тебя, Ксе.
– Жень, наконец, покосился на спутника, оценил выражение его лица и почти захихикал. – Я тут много раз прятался. Самое классное место, чтоб от жрецов оторваться.

– Потому что священное? – спросил Ксе, даже не осознав, какую говорит глупость.

Жень зажмурился, чтобы не рассмеяться вслух.

– Дурак ты, Ксе, - сказал он. – Просто жрецы сюда лезть боятся.

– Чего они боятся?!

– Патриархии!

Ксе глупо хлопнул глазами и с особенной остротой ощутил себя шаманом. Во-первых, он в очередной раз понял, что ничего не понял, а во-вторых, он вообще все эти минуты думал о своей принадлежности к ордену – о том, что этому месту он чужд так, как это только возможно, и для прихожан он, наверное, необыкновенный грешник и нечестивец.

Страшно было и предположить, кто для них Жень.

– Ну что таращишься, - почти ласково улыбнулся тот. – Да знаю я, я типа бес по-ихнему. Но мне-то фиолетово. Я вообще на ангела похож… когда в глаза не смотрю, - и бог войны лукаво потупился, изогнув губы в полуулыбке.

«Похож, блин, - Ксе не мог не согласиться. – Красавец, мать твою… вот же пакость мелкая».

– А я что, виноват? – продолжил Жень мрачновато, перестав улыбаться и отведя лицо. – Я же не могу перестать быть… ну… как это… личинкой беса. Я ничего плохого не делаю.

Он смолк и отвернулся. Ксе заметил, что певшие женщины сходят с возвышения и заключил, что ритуал окончен. Сам ритуал был ему понятен – жертвоприношение мыслью и молитвой, но с какой целью? Что надеялись получить взамен?

Впрочем, куда больше Ксе интересовало, не ждут ли их с Женем снаружи. Судя по всему, божонок был уверен, что не ждут, но шаман помнил, что чувствует Жень только посвященных от адепта и выше. Снова попасть в руки неофита-боевика шаману не хотелось совершенно. «Как там Лья? – подумал он, тревожась. – Выкрутился… разведчик Исаев? А ведь его могли и в отделение забрать, допрашивать, дело-то серьезное… уй-ё… и Арья в Германии. Блин! был бы это храм удачи, я бы хоть жертву заказал…»

– Жень, - спросил он тоскливо, - Жень, а этот бог, в смысле – их вот, который троицей, ну, в общем, понятно – он есть?

Подросток, высматривавший что-то в дальнем углу, пожал плечами.

– Спроси чё полегче…

– Остановите, - велела женщина. Она полулежала на заднем сиденье, поджав длинные ноги и откинув светловолосую голову на спинку; взгляд ее рассеянно блуждал по потолку машины. Привычный ко всему водитель повиновался немедля, но его сосед тревожно спросил:

– Что-то случилось? Они оторвутся!

– Они здесь.

– Где? – насторожился собеседник.

Вместо ответа женщина указала за окно.

– Это… это невозможно!
– изумился он. – Вы ошибаетесь.

– Варвара Эдуардовна не ошибается, - тихо возразил шофер; в его словах не было и тени негодования, лишь печальное предупреждение.

– Проверьте, - сказала та.

Жрец вскользь глянул на ее лицо: оно оставалось неподвижным, как маска, и, точно отсвет другого лица, хранило знакомое надменно-насмешливое выражение. Всей жизни в нем было – лишь этот жутковатый отсвет. Кукольной внешности блондинка, Варвара Эдуардовна походила даже не на манекенщицу – на манекен, и неприятно было вспоминать, что эмоциями сходство не ограничивается. Из сложной, со множеством кос, ее прически за время пути не выбилось ни единого волоска, а кожа была гладкой как тефлон, без неровностей, кажется, даже без пор. «Фотошоп, - определил жрец, но улыбнуться своей шутке не смог даже внутренне, и раздраженно подумал: – Универсальный солдат какой-то…», - хотя знал, что это не так: женщина была универсальной поисковой системой. «Сказала Георгию, что он рискует – и Георгий лишился ножа», - вспомнилось жрецу.