Хижина дяди Тома (другой перевод)

— Да, мэ-эм, — произнесла Топси с мрачной серьезностью и тяжело вздохнула.

— Так вот, гляди. Вот это нижняя простыня, а вот это верхняя… Вот это рубец простыни. Ты запомнишь, не правда ли?

— Да, мэ-эм, — ответила Топси, и лицо ее выразило величайшее внимание.

— Нижнюю простыню нужно подкладывать под валик и потуже подсовывать под матрац у изголовья. Верхнюю ты завернешь вот этак, а в ногах тоже подложишь под матрац. Узким рубцом к ногам. Видишь?

— Да, мэ-эм, — и снова тяжелый вздох.

Но мисс Офелия не успела заметить, что в ту самую минуту, когда она, желая подтвердить свою теорию примером, отвернулась, ее юная ученица схватила со стола пару перчаток и ленту и с неимоверной ловкостью запихала их себе в рукав, после чего руки ее с невиданной быстротой снова скрестились на груди, придавая ей благочестивый и скромный вид.

— Теперь, Топси, посмотри, как ты сама справишься с этим делом, — сказала мисс Офелия, снимая с кровати простыни и одеяла и усаживаясь на стул.

Топси справилась с задачей с большой ловкостью, ни на мгновенье не изменяя серьезного выражения лица. Мисс Офелия могла быть вполне удовлетворена: Топси натянула простыни, разгладила даже самые мельчайшие складки, проявив при этом внимание и серьезность, восхитившие ее руководительницу. Но вдруг она сделала неловкое движение, и из рукава выглянул конец ленты. Мисс Офелия сразу же заметила его и бросилась к девочке:

— Что это такое? Скверная, гадкая девчонка! Ты украла ленту?

Лента выпала из рукава Топси, но она не проявила особого смущения. С самым невинным видом и полным недоумением глядела она на злополучную ленту.

— Вот как? Это лента мисс Фелии? Правда? Я сейчас вижу ее в первый раз в жизни.

— Топси, — произнесла мисс Офелия, — разве ты не знаешь, что лгать грешно?

— Я никогда не лгу, мисс Фелия! — затараторила девочка. — Я сказала правду, чистую правду!

— Топси, ты продолжаешь лгать! Я прикажу выпороть тебя.

— Что же делать, миссис! Пусть меня хоть целый день секут, я ничего другого не могу сказать… — заикаясь, пробормотала Топси. — Я даже и не видела эту ленту. Она, наверное, зацепилась за мой рукав. Мисс Фелия, должно быть, оставила ее на кровати… вот и случилась такая беда.

Эта явная ложь так возмутила мисс Офелию, что она схватила девочку за плечи и встряхнула ее.

— Не смей этого говорить! — крикнула она.

От толчка из второго рукава вывалились перчатки.

— Та-ак! Ты и теперь посмеешь утверждать, что не украла ленту?

Топси созналась, что стащила перчатки, но упорно продолжала уверять, что ленты не брала.

— Если ты сию минуту признаешься во всем, тебя не накажут, — сказала мисс Офелия.

Топси с грустно-покаянным видом призналась во всем.

— Говори, ты, наверное, и другие вещи успела стащить за то время, что находишься в доме? Я позволила тебе вчера весь день бегать без присмотра. Сознайся во всем, что ты проделала, и тебя не выпорют!

— Так вот, миссис… я стащила красную штуку, которую мисс Ева носит на шее.

— Мерзкая девчонка! А что еще?

— Я стащила серьги Джэн… вы знаете, те самые красные сережки.

— Принеси сейчас же все, что ты взяла. Слышишь, сию минуту принеси!

— Ой, не могу, мэ-эм… все сожгла!

— Сожгла? Какая лгунья! Принеси сейчас же, а не то тебя выпорют!

Пересыпая свои уверения клятвами, плача и рыдая, Топси продолжала твердить, что это невозможно, что она все, все сожгла.

— Зачем было жечь? Не понимаю!

— Потому что я злая, да, очень злая. Я не могу удержаться…

В это время в комнату, ничего не подозревая, вошла Ева. На шее у нее, как обычно, было красное ожерелье.

— Ты нашла свое ожерелье, Ева?

— Нашла? Оно весь день было у меня на шее!

— А вчера?

— И вчера тоже, кузина Офелия. И, знаете, так смешно: я вчера даже на ночь забыла снять его и спала в нем.

На лице мисс Офелии отразилось удивление. Но ее недоумение еще усилилось, когда в комнату вошла Джэн, неся на голове корзинку только что выглаженного белья. Длинные коралловые серьги позвякивали при каждом ее движении.

— Не знаю, право, как наказать этого ребенка! Топси, зачем ты мне сказала, что взяла эти вещи?

— Миссис велела мне признаться… а мне больше не в чем было признаваться, — слезливо пробормотала Топси, усиленно вытирая глаза.

— Но я же не заставляла тебя признаваться в том, чего ты не делала! Ты снова наврала!

— Как? Это значит врать? — с самым невинным видом спросила Топси.

— У этой породы и понятия нет о правде, — заметила Джэн, с презрительным возмущением глядя на Топси. — Будь я на месте мастера Сен-Клера, я приказала бы до крови высечь ее! Ее нужно проучить!

— Нет, нет, Джэн, — проговорила вдруг Ева повелительным тоном. — Нельзя так говорить! Я не хочу слышать таких слов!

— Ах, мисс Ева, вы чересчур добры! Вы не знаете, как нужно поступать с неграми: бить их нужно до полусмерти, иначе с ними не справиться!

— Как вам не стыдно, Джэн! Это очень, очень гадко. Ни слова больше об этом! — И глаза Евы вспыхнули огнем, а на щеках появилось подобие румянца.

Джэн невольно повиновалась.

— У мисс Евы в жилах кровь ее отца… сразу видно… — забормотала она, выходя из комнаты. — За всех заступается…

Ева не сводила глаз с Топси.

Обе девочки стояли друг против друга. Одна златокудрая, белая и холеная, с прелестным личиком, и рядом с ней — другая, забитая, темнокожая, с недоверчивым и лукавым взглядом и приподнятыми, словно в ожидании удара, плечами.

Какие мысли проносились в этих детских головках?

Мисс Офелия, возмущенная поведением Топси, разразилась бурей упреков. Ева, опечаленная, некоторое время стояла молча.

— Бедная Топси, — заговорила она вдруг своим нежным, мелодичным голосом. — Зачем тебе было воровать? Ведь здесь тебе будет хорошо… Я готова тебе отдать все, что ты пожелаешь, только не воруй!

Это были первые ласковые слова, которые маленькая негритянка слышала за всю свою жизнь. Мягкий голос, приветливый взгляд с неимоверной силой подействовали на это маленькое существо, и в ее круглых, сверкающих, как бусы, глазах блеснуло подобие слезы. Затем послышался сухой, отрывистый смешок, и Топси состроила свою обычную гримасу. Ухо, никогда не слышавшее ничего, кроме грубых и жестоких слов, недоверчиво воспринимает впервые услышанные слова любви и ласки. То, что говорила Ева, должно было казаться Топси смешным и непонятным. Она не поверила ей.