Хочу харчо (Рассказы, Монологи, Сценки, Пьесы)

Приветливая улыбка на лице бородача и ласковое "заплачу" как-то успокоили Лапенкова. Он смутился и спросил:

– А кого же вы хотите с меня рисовать?

– Убийцу!
– сказал художник и улыбнулся.

Наступила пауза.

– То есть как это?
– наконец осторожно спросил Лапенков.
– Почему убийцу? С какой стати?

– Это не совсем убийца в обычном понимании этого слова, - продолжая улыбаться, сказал бородач.
– Это - браконьер. Понимаете, картина называется "Убийство". Композиционно она решается так: опушка леса, а на переднем плане - косуля и охотник. Нежная, трепетная косуля, обагренная кровью, лежит на траве, а над ней склонился охотник. Браконьер с дымящимся ружьем. У него низкий скошенный лоб, тяжелые надбровные дуги, тонкие нервные губы искривились в садистской усмешке...

– Не, не!
– запротестовал Лапенков.
– Я отказываюсь... Что вы на самом-то деле?.. Я люблю животных... И потом у меня семья, соседи...

– При чем здесь соседи?
– поморщился художник.
– А что касается животных, то именно из любви к ним я и взялся за это полотно. Я считаю охоту занятием аморальным! Моя картина будет публицистична от начала до конца. Это будет полотно-протест! Почему же вы отказываетесь помочь мне в этом благородном деле?

– Я не отказываюсь, - пробормотал Лапенков, - но как-то странно. Вы меня нарисуете, а что потом скажут?.. Лапенков - мерзавец, скажут...

– Ну зачем же так примитивно, - снова поморщился художник.
– Картина не фотография, это все прекрасно понимают... А если кто и узнает вас, то ничего, кроме уважения, к вам это не вызовет...

– Это почему же?
– не понял Лапенков.

– Потому что не каждого рисуют художники, - сказал бородач.
– Это, если хотите, большая честь... Неужели вы этого не понимаете?

– Подумать надо!
– вздохнул Лапенков.

– Хорошо!
– сказал художник.
– Пошли ко мне домой... Это пятнадцать минут ходу... Вот вам и время на раздумье...

Он взял Лапенкова под руку и повел по улице... Шел он быстро, широким, уверенным шагом... Лапенков едва поспевал за ним. Приходилось семенить ногами и даже иногда подпрыгивать... Оттого и мысли в лапенковской голове были тоже какие-то семенящие и подпрыгивающие...

Вот они, мысли Кирюши Лепенкова, в кратком изложении:

"Откажусь! К черту!.. Почему?.. Потому!.. Зачем людей смешить?.. Почему смешить?.. Ну, не смешить - пугать?.. Зачем людей пугать?.. А чего их не пугать?!.. Пусть знают! С кем! Имеют! Дело! Они все думают, что у меня лицо как лицо! Тьфу, лицо!.. А у меня лоб скошенный!.. Ага, задрожите, голубчики! И Точилин! И Корольков! И Рубидин!.. И все!.. С таким лицом шутки плохи!.. Попробуй! Обидь! А я с ружьем! На картине!.. Над косулей!.. Ничего! Они не дураки! Сегодня над косулей - завтра над тобой!.. Попробуй обхами! Попробуй не дай путевку!.. Ненавижу всех!.. И это зафиксируем!.. Картина-протест!.. Смотрите, люди, до чего довели человека!.. Всех на выставку свожу - звериный лик свой покажу!.. Да и самому на себя со стороны посмотреть интересно. Роковой мужчина!.. Девицы! Будут! Замирать! От! Страха! И! Любить!.. Эх!"

– Пришли!
– сказал художник, остановившись перед подъездом большого кирпичного дома.
– Ну как, согласны?

– Согласен!
– вздохнул Лапенков.

– Я так и думал, - сказал художник.
– Прошу вас...

Квартира у художника оказалась огромная и светлая. Три комнаты, через которые прошел Лапенков, были уставлены красивой старинной мебелью и книжными полками. Стены были увешаны картинами, иконами и какими-то диковинными масками. С потолков свешивались огромные старинные люстры с множеством стеклянных подвесок. Было очень уютно и, главное, прохладно.

– Садитесь, пожалуйста, - сказал художник, пододвигая к Лапенкову огромное кожаное кресло. Кирюша робко сел и с удовольствием почувствовал спиной приятный холодок кожи.

– Коньяку выпьете?
– спросил художник.

– Нельзя мне, - грустно сказал Лапенков.
– Врачи...

– Плюйте на них, - сказал художник.
– Мне тоже нельзя, а я принимаю понемножку - и ничего...

Он вышел в другую комнату и вскоре вернулся, везя перед собой на колесиках маленький деревянный столик. На столике стояли два больших бокала с каким-то желтым соком, блюдечко с нарезанным лимоном, коробка шоколадных конфет, маленькие бисквитики, большая темная бутылка с яркой наклейкой и две пузатые рюмки.

Лапенков зачарованно смотрел на все эти прелести и, к своему удивлению, проглотил слюну, хотя ел совсем недавно.

– Пейте, не смущайтесь, - сказал художник, наливая рюмки.
– Это "Камю"... Отличнейший коньяк... А сейчас я включу музыку. Я, знаете, люблю работать под музыку... Особенно Легран вдохновляет... Вы не возражаете?

– Нет, что вы... Конечно, - смутился Лапенков.

Они выпили. Художник чуть-чуть пригубил, а Лапенков выпил всю рюмку коньяку и весь бокал с соком. Коньяк был крепкий и ароматный, сок апельсиновый и холодный. Кирюше как-то сразу сделалось хорошо и радостно, тем более что он увидел, как художник вновь наполнил его рюмку.

– Курите, - сказал художник и положил на столик пачку сигарет в золотой обертке.
– Это "Бенсон"... Я их очень люблю...

– Врачи запрещают, - робко сказал Лапенков, но потом обреченно махнул рукой и закурил. Сигареты были удивительно приятные и крепкие. От них закружилась голова.

– Ну вот, а теперь за работу, - сказал художник.

Он включил магнитофон, достал большой альбом и толстый пластмассовый карандаш, а затем сел в кресло напротив Лапенкова.

Из динамиков, висевших на стенах, полилась музыка. Она была какая-то удивительно спокойная музыка, тихая и чуть-чуть печальная. Сам не понимая почему, Кирюша вдруг почувствовал в груди какое-то блаженное томление. Он выпил вторую рюмку коньяку и уже сам налил себе третью.

"Вот дурак-то я, - подумал про себя Лапенков.
– Еще отказывался... Хорошо-то как, господи!.."

Художник несколько минут внимательно смотрел на Лапенкова, потом неожиданно отложил блокнот, закурил, встал и прошелся по комнате.

– Послушайте, Лапенков, - наконец сказал он, глядя Кирюше прямо в глаза, - что у вас случилось с лицом?

– А что?
– удивился Лапенков и провел рукой по щекам.
– Чего случилось?

– У вас резко изменилось лицо, - сказал художник.
– Черты, в общем-то, те же, а выражение совсем другое... Не то, что было там, в столовой...

– Не знаю, - сказал Кирюша.
– Выпил потому что...

– Это я понимаю, - сказал художник.
– Но мне-то необходимо именно то выражение.. Жестокое, гневное и непреклонное... Вспомните, о чем вы думали там, в столовой...

– О разном думал, - тихо сказал Лапенков.
– О людях, о жизни... Вообще, так сказать...

– У вас много неприятностей?

– Много, - вздохнул Лапенков.

– Ненавидите всех?

– Ненавижу, - опять вздохнул Лапенков.

– Очень хорошо, - сказал художник.
– Тогда припомните все, о чем вы думали, о всех ваших врагах и попытайтесь расправиться с ними мысленно...

– То есть как?
– не понял Лапенков.

– Убейте их... Мысленно! Представьте: вам дали ружье в руки, разрешили стрелять в кого хочешь... Ожесточайтесь!.. Давайте, давайте... Проведем этот психологический опыт... Ну?.. Закройте глаза и сосредоточьтесь...

Лапенков послушно закрыл глаза и стал думать.

Сначала мыслей никаких не было. Просто в голове было какое-то приятное кружение, а во всем теле - сладкая ломота. Лапенков напрягся. Мелькнула мысль: выпить бы еще коньяку! Но это было не то. Потом снова мыслей не было. Потом наконец они появились.