Холпек II: Спуск к ядру

Сон? Роскошь, на которую у него не было времени. После добычи он позволял себе лишь пару часов забытья, проваливаясь в чёрную бездну усталости, чтобы проснуться с ощущением, будто и не отдыхал вовсе. А во время зарядки кристаллов и вовсе обходился без сна — глубокая медитация заменяла отдых, пропуская через него потоки энергии, которые понемногу восстанавливали силы.

Но главное — расчёт оказался верен. Регенерация руды приходилась как раз на те сутки, когда он погружался в работу с кристаллами. Его сознание в эти моменты было ясным, как лезвие, психика — стабильной, без тревожных срывов. Казалось, сама вселенная наконец-то подыграла ему, установив хрупкий, но точный баланс между трудом и безумием.

Умка тоже не сидела без дела. Величественная медведица, больше похожая на живую крепость, чем на зверя, почти неотлучно крутилась возле Краса, бдительно прикрывая его тылы. Её массивная тень, падающая на стены пещеры, стала для него таким же привычным утешением, как мерцание кристаллов хола в темноте.

Но однажды, когда Крас погрузился в медитацию, размеренный ритм их сосуществования нарушил громоподобный рык, прокатившийся снизу по туннелям, словно предупреждение самой пещеры. Герой резко вышел из транса — и увидел забавную, но по-своему угрожающую картину.

К ним нагрянули «гости» — пара белых медведей, чьи любопытные морды явно учуяли человеческий запах. Они уже начали обнюхивать воздух с видом хозяев жизни, как вдруг из тени выступила Умка. Не просто вышла — явилась, вся в оскале, с шерстью, дыбом вставшей, будто её ударило током. И что-то в её взгляде, в этом глухом рыке, больше похожем на рёв разъярённого дракона, мгновенно перевернуло ситуацию.

Белые «визитёры» даже не стали спорить. Разом поджав хвосты, что, впрочем, у медведей смотрится особенно унизительно, они рванули прочь, словно две перепуганные дворняги, случайно забредшие на территорию альфа-хищника.

Этот случай окончательно убедил Краса — тогда, сидя на уступе, он совершил не просто удачный выбор, а почти провидческое решение. Не убил, а приручил. И теперь Умка была не просто союзником — она стала его гордостью, живым доказательством того, что даже в этом жестоком мире можно найти преданность.

Помимо охраны, Умка взяла на себя ещё одну важную миссию — регулярные «поставки провианта». Каждые три дня, словно по расписанию, она притаскивала в пещеру свежую тушу полярного волка — то ли в качестве платы за кров, то ли просто потому, что считала Краса странным существом, неспособным нормально поохотиться самому.

Герой, конечно, не жаловался. Разделка туш хоть и была делом кровавым и не самым приятным, зато превращала волчью добычу во что-то хотя бы отдалённо съедобное для медведихи. Умка же, в свою очередь, демонстрировала завидную практичность — за трое суток она методично уничтожала мясо, оставляя после себя лишь чистые кости, которые потом забирал Холпек, да воспоминания о былой волчьей гордости.

Но самое интересное было в другом. За время этой «совместной трапезы» у Краса скопился целый склад волчьих «деликатесов» — внутренности, железы и прочие малопривлекательные, но, как он знал, ценные для кобольдов штуки. Эти твари слыли жуткими гурманами и знатными зельеварами, а потому он уже предвкушал, как обменяет эту дрянь на что-нибудь действительно стоящее.

Спустя три недели практически беспрерывной работы, после пробуждения рядом с очередной свежей тушкой, Крас решил сделать небольшую передышку. Он устало плюхнулся рядом с Умкой, которая тут же повернула свою массивную голову, уставившись на него тем проницательным взглядом, от которого у любого нормального человека кровь стыла бы в жилах. Но Крас уже давно привык к этому «милому» выражению морды своей медведицы.

— Слушай, дурында, — начал он, игриво тыча пальцем в её влажный нос, — да не смотри ты на меня так, будто я твою любимую кость украл. Я же любя так называю. — Умка фыркнула, но не отстранилась. — Мне вот что интересно: где ты каждый раз умудряешься раздобыть свеженького волчка? Вроде как они стайные твари, а ты таскаешь ровно по одному. Не иначе как у тебя там персональный волчий буфет работает.

Он задумчиво почесал подбородок, оставив на нём кровавый след от не до конца вымытых рук.

— Вот что, моя белая гроза, — продолжил Крас, — я решил, что пора бы мне немного размяться. Давай-ка сегодня, я составлю тебе компанию на охоте? Покажешь, как ты умудряешься добывать дичь так аккуратно и… элегантно? — Он широко ухмыльнулся, прекрасно зная, что в словах «Умка» и «элегантность» нет ничего общего, кроме букв.

Умка в ответ лишь громко хрюкнула — что, в её медвежьем лексиконе, вероятно, означало: «Ну что ж, двуногий, посмотрим, как долго ты продержишься».

Затем Умка замерла на мгновение, её тёмные глаза-бусины внимательно изучали лицо Краса. Медленно, с грацией снежного вихря, она приблизилась и тяжело опустила свою массивную голову ему на колени, чуть не переломив бедренную кость своим весом. От этого «нежного» жеста у Краса перехватило дыхание, но он стоически сохранял невозмутимое выражение лица — привык уже к таким «ласкам» своей белой громадины.

Так они общались — через это странное сочетание медвежьего тепла и костодробительного давления. Крас научился расшифровывать эти моменты тишины, когда Умка передавала ему целые повествования одними лишь эмоциональными посылами. Сейчас в её взгляде читалось что-то между «ты серьёзно, двуногий?» и «ну ладно, раз уж ты так просишь…»

— Так, как я понимаю, — проговорил Крас, с трудом шевеля онемевшими под медвежьей мордой ногами, — ты не против прогуляться в моей компании. Но… — он нахмурился, уловив новый оттенок в её настроении, — это будет очень сложное путешествие, да? И нам придётся двигаться ближе к северному полису.

Умка одобрительно хрюкнула, от чего по коленям Краса пробежала вибрация, сравнимая разве что с небольшим землетрясением.

— И что, в чём проблема? — риторически спросил он, уже представляя себе все «прелести» предстоящего маршрута. Северный полис не зря пользовался дурной славой даже среди самых отчаянных добытчиков. Но раз уж его белая дурында решила, что они справятся… кто он такой, чтобы спорить с десятью центнерами меха, мышц и упрямства?

Задавая вопрос Крас, ещё не подозревая, какой ответ его ждёт. Умка развернула свою массивную голову и внезапно придвинула морду вплотную к лицу хозяина. Её тёплое дыхание, пахнущее свежим мясом и снежной свежестью, обдало Краса волной тепла. Но главное — её глаза. Эти бездонные чёрные пучины, в которых, казалось, скрывались все тайны ледяной пустоши… Они буквально приковали его взгляд.

Голова Краса внезапно закружилась, мир поплыл перед глазами. Он почувствовал, как сознание начинает куда-то уплывать, но не в темноту, а… в чужую память. Перед его внутренним взором замелькали образы — резкие, обрывочные, чужие. Он понимал: это не его воспоминания. Это была память Умки. Картины сменяли одна другую: бескрайние ледяные просторы, пронизанные сетью ловушек нулевого давления — невидимых смертельных областей, расставленных Холпеком с хитроумной жестокостью, огромные стаи полярных волков — не те одиночные особи, что попадали к ним в пещеру в виду трупов, а десятки голодных хищников, рыскающих по заледенелой пустыне в бесконечном поиске добычи.

Этот поток чужих воспоминаний длился, возможно, всего несколько секунд, но для Краса время словно растянулось. Пока наконец перед ним не возник самый страшный образ из всех…:

Умка замерла в своей излюбленной засаде, выбрав цель — очередного отбившегося от стаи волка, самого слабого и нерасторопного. Её мышцы напряглись, готовые в любой момент выпустить стальные пружины лап в смертельный прыжок. Но в тот миг, когда она уже собиралась атаковать, пространство справа от неё искривилось. Воздух вдруг засветился призрачным голубым сиянием, будто невидимая рука разорвала саму ткань реальности. Из этого мерцающего разлома выплыло… нечто. Существо, словно сошедшее со страниц бредовых конспирологических видосов, которые Крас иногда просматривал за бутылкой пенного.