Хорошо подготовленный разум
Шрифт:
— Профессор, моя команда адвокатов исследовала этот вопрос очень тщательно, прежде чем я обратился к министру Фаджу, чтобы тот вскрыл Завещание моих родителей. Когда умер мой отец, вступило в силу его Завещание, назначив мою мать единственным опекуном. Согласно вашим словам и моим воспоминаниям, мама умерла позже отца, и именно ее Завещание определило моего опекуна, а не Завещание моего отца, потому что мой отец назначил ее в качестве моего единственного опекуна. По общему признанию, Завещания были зеркальным отражением друг друга, но вы подали неправильный документ, а значит, вы совершили преступление, когда обратились в отдел опеки и попечительства, — сказал я с усмешкой. — Давайте рассмотрим это с объективной точки зрения. Забирать ребенка у законного опекуна — это похищение. Затем, сокрытие Воли родителя, является еще одним
— То, что я сделал, сохранило тебе жизнь.
— Может быть. А может, и нет. Мы никогда не узнаем этого, и я вполне серьезно обвиняю вас, профессор. Мой адвокат говорит, что мне придется вернуться к своим родственникам этим летом, но он также гарантирует, что ситуация может измениться в июле. Я сомневаюсь, что профессор МакГонагалл разрешит мне поехать на каникулы к вам, после того как Дурслей упрячут в тюрьму[29].
— Но Гарри, — сказал Сириус, не веря в такой исход, — ты не можешь засудить Дамблдора. Только не после возращения Волдеморта. Наш мир нуждается в Дамблдоре. Только он один стоит между нами и им.
— Сириус, я, в самом деле, надеялся, что годы, проведенные в Азкабане, заставят тебя критически обдумать и проанализировать, как именно ты очутился в нынешней ситуации. Очень на это надеялся.
Глаза Дамблдора недобро сверкнули, что говорило о предельной степени ярости.
— Гарри, пророчество достоверно. Надежда Волшебного мира ты, а не я.
— Тогда я предлагаю вам найти кого-нибудь еще. Действительно, профессор. Я не могу быть единственным ребенком, родившимся в конце июля. Не говоря уже о том, что бредовое предсказание Трелони не уточнило, к какому календарю следует обращаться. По исламскому календарю я родился в восьмом месяце. В седьмом — по юлианскому календарю, за четыре дня до конца месяца, что, технически, уже не конец месяца. По еврейскому календарю я даже не родился в июле. Я родился в августе. Не так уж важно, что я родился в пятом или шестом месяце, может важно то, что я родился ночью. В китайском календаре я родился в первый день седьмого месяца. Если бы она сказала на 211 день года по григорианскому календарю, который опять же может быть различным, я все равно не верю в khresmoi (пророчество), особенно без доказательств, что это относится ко мне.
— Грядет тот, у кого хватит могущества, чтобы победить Темного Лорда, — сказал Дамблдор, явно цитируя. — Рожденный у тех, кто трижды бросал ему вызов, рожденный в конце седьмого месяца. И Темный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы. И один должен умереть от руки другого, так как ни один не может жить спокойно, пока жив другой. Тот, у кого хватит силы, чтобы победить Темного Лорда, родится в конце седьмого месяца.[30]— Он указал на мой шрам своей палочкой. — Он отметил тебя.
— В самом деле? Вы можете это доказать? Из того что я знаю, я получил этот шрам, когда балка с потолка упала мне на голову. Хотя у Дурслей есть отличное объяснение, связанное с автокатастрофой и алкоголем.
— Это шрам от проклятия. — Дамблдор скрипнул зубами, явно недовольный моей игрой.
— Допустим, вы правы, — сказал я, поднимая челку. — Это проклятый шрам. По вашему собственному признанию, выходит, что ваше пророчество ложное.
— Оно настоящее.
— Бросьте, профессор. Я пытаюсь дать вам простое объяснение. Почему вы не хотите принять его?
Он впился в меня взглядом. Я откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди, словно меня ничто не тревожило.
— Не могу поверить, что вы забыли, профессор. В конце второго года, вы сказали
мне, что в ту ночь Воландеморт передал часть своей силы мне, когда умирал. Разве не поэтому я стал змееустом?Дурацкая закладка. Я предпочел бы размышлять над своей теорией в течение нескольких недель, может быть, пересмотреть несколько книг в библиотеке или стащить какую-нибудь книгу у Барти. Но нет, я должен был играть роль честного гриффиндорца. Я надеялся, что мои поспешные выводы не аукнутся мне в будущем.
Сириус нахмурился, и уже открыл было рот, но не проронил ни слова. Он старался изо всех сил, да так, что весь побелел от напряжения. Интересно, кто проклял его язык?
— Да, Гарри, — сказал Дамблдор измученным тоном, — парсельтанг является одним из древнейших магических языков. Заклинания на нем невероятно трудно снять не змееустам.
— А самое главное, его нельзя выучить, правильно?
— Верно, — ответил Дамблдор, кидая неприязненные взгляды на Моуди. — Обсуждаете моих студентов с Джозефом Лидсом?
— Он мой ученик, Альбус, — ответил тот. — Я подумал, что пора кому-нибудь посмотреть на вещи с более научной точки зрения. Философия — это, конечно, очень хорошо, но мальчику нужно чувствовать себя уверенно в реальном мире, а не выдавать все желаемое за действительное.
— Как ты смеешь!
— Полное исследование способностей моего ученика — это часть моего долга. Может быть, я не способен раскрыть все его таланты в полной мере, на данный момент, но я буду делать все, что в моих силах.
Дамблдор несколько секунд глазел на Моуди, прежде чем выдавить из себя вымученную улыбку.
— Что ты об этом думаешь, Гарри?
— Пророчество говорит о метке, а не о том, что я должен его победить.
— Сколько раз я должен предупреждать тебя, Гарри? Словесные игры могут быть очень опасны, особенно, когда ты не понимаешь всей ситуации в целом и какая магия во всем этом задействована.
— Как Легилименция?
Дамблдор отпрянул.
— Вы думаете, я не заметил пробелы в своей памяти, или то, что моя личность полностью изменилась с тех пор, как я вошел в ваш трижды проклятый замок? — Я наклонился вперед, глядя Дамблдору в глаза, защищенный с помощью окклюментативных щитов, надежно закрепленных перед ментальным пузырем, который Томас установил в моем сознании. Его оболочка не продержится вечно, но я хотел использовать ее, пока у меня была такая возможность. — Я заметил, — сказал я, давая шипению просочиться в свой голос. — Я позволил вам увидеть то, что произошло вчера, но я вас предупреждаю, Дамблдор, если вы когда-нибудь ворветесь в мой разум без моего разрешения, я пойду к Воландеморту и попрошу у него Темную метку. Затем я опубликую как само Пророчество, так и прошение на развод моей матери в «Ежедневном Пророке». Я даже заплачу им, чтобы они опубликовали его на первой странице. Я оголю свою руку и расскажу миру, что моя мать пошла наперекор вам. Она увидела в вас того, кто вы есть на самом деле. Когда вы объявили меня единственным выжившим после смертельного проклятия, настоящий Темный Лорд Дамблдор отметил меня, как равного себе. Я не успокоюсь до тех пор, пока не станцую на вашей могиле.
— Но Волдеморт убил твоих родителей, — закричал Сириус.
Я резко замолчал и повернулся к нему.
— Это еще надо доказать. Моя самая большая проблема заключается в том, что Дамблдор каким-то образом узнал все, что произошло той ночью; а, насколько мне известно, там было только двое выживших: я и Воландеморт. Я не помнил события той ночи до прошлого года. Мне, почему-то, кажется, что тот «Волдеморт» на самом деле был Альбусом Дамблдором под чарами или оборотным зельем. Лично я склоняюсь к версии какого-то вида Трансфигурации человека. В конце концов, это же ваша специальность, не так ли, директор?
Барти поперхнулся чаем, а Сириус смотрел на меня так, словно я только что сказал ему, что магглы на самом деле замаскированные марсиане. Дамблдор выглядел совершенно сбитым с толку. Я подумал, что возможно он выглядел точно так же, когда его брата арестовали за использование «неуместных» (т. е. сексуальных) чар на козле.
— Что подводит меня к последнему вопросу. Почему вы не уведомили меня о том, что моя мать подавала прошение на развод?
— А ты не знал? — прошептал Сириус.
— Нет. Фадж вложил этот документ в ее Завещание, потому что на нем сохранилась магическая подпись моей матери. Если бы не это, я до сих пор не узнал бы об этом. Но ты ведь знал?