Хорошо Всем Известная

– Посмотрите на него! Ведь это же вылитый Митенька Парамонов, наш незабвенный родич, наш, можно сказать, всемерно чтимый герой!

– Хорошо, расскажите о Парамонове, - сказал профессор.

Рассказ старой женщины был недолог и в высшей степени содержателен. Всему голова, всем родич, всякому здешнему отец родной - Митенька Парамонов. Обернувшегося этнографом Хренова завалили пожелтевшими фотографиями мифологического существа, чьи бренные останки давно уже покоились на местном кладбище. Голова... Отец родной... Покончив с чтениями, люд внезапно определился. Был форум, и звучал унылый рассказ залетного литератора, но это уже в прошлом, а настоящим сделался ошеломительный житейский подвиг героя, оплодотворившего целую деревню. Выпучив глаза, долго, с тягостной крестьянской медлительностью исследовали действительность на предмет сходства между той кучей дерьма, в которую превратился Марнухин, и запечатленным на плохонькой фотографии бравым молодцем. Что и говорить, сходство поражало. Начиналась агора, требовалось воспеть и, взяв за образец, как-то повторить подвиг. Несуетно, мягко навалились теплые бабенки на расползшегося отпрыска, предполагая вынашивать, ставить на ноги. Но профессор помешал осуществлению их планов.

– Ваш герой, - рассудил он, - по возрасту годится этому малышу в отцы, а когда б восстал из могилы, так сошел бы и за прадеда. Намек вычерчивается ясно, и историческую параллель провести нетрудно. Виновник дней. И этого достаточно. Больше ничего не делайте.

***

– Но если Митька виновник дней, - заметил чуть позднее муторно размышляющий Петя, - то странная выходит вещь и требует поверки, потому как Манечка, слышал я недавно, имела с ним знатные шуры-муры, так что же, стало быть, Манечка ейная, писателя этого, мамаша?

– Манечка что заноза, которая всегда и всюду впивается, и с кем она только не водила шуры-муры! Даже, думать надо, с ейным истинным отцом тоже. Но в данном случае, - возразила Катя, - она, скорее, старшая сестра, если брать по возрасту.

– Бабища всем хорошо известная не с лучшей стороны, это правда. Но что возраст? Возраст не помеха. Она могла данного писателя ровно в четырнадцать лет родить.

Марнухин уныло вслушивался в эти высказывания.

– У меня и свои родители налицо, мне другие не нужны, - вставил он как бы нехотя.

– Как ни крути, а все равно получается жуткий всплеск и затем поток кровосмешения, - возвестил Петя.
– И я требую, чтобы в моем доме больше грехопадений не случалось. Чтоб никакой, тем паче, кровосмесительной напасти.

– Дом и мой, но я тоже требую, - веско припечатала Катя.

Профессор сказал:

– Прежде всего, надо снять с этого незадачливого писателя всякую ответственность за его дерзкую попытку помыться в одной с мамашами и папашами баньке. Даже и в глазах соседей он теперь стал тем, кому не запрещено ею пользоваться. А все, знаете ли, мифотворчество, в частности всплывшая нынче парамоновщина.

– У меня с ним свои счеты, - возбужденно вставил Гордеев, внезапно появившись.

– Я помню, - продолжал профессор, - одну древнюю историю, когда за судебное дело взялись старейшие и мудрейшие. Подобному же греховоднику они присудили не казнь, не черную погибель, а жизнь по славной и ко многому обязывающей легенде. Подсудимый смотрел на важничающих старейшин как на детей малых, а между тем они были из той младенческой поросли, чьими устами глаголет истина. И вот что они молвили, натужно обрисовывая биографию его прошлого... Вот что сказали эти идеологи, поскрипывая сухими бескровными губами и морщинами выкладывая на испепеленных солнцем лицах символические узоры мудрости: проезжая как-то во хмелю через нашу деревню, один старик и не заметил, как его детище выпало из телеги и затерялось в капусте. Как не посчитать упавшее в капусту потерянным навеки? Капуста она такая, заберет - и концов не сыщешь. Но много лет спустя малый все-таки нашелся. О чем это свидетельствует? Сверхъестественное вмешательство, чудо!
– закричали все дружно.

Получив от старейшин превосходную капустную биографию, греховодник как бы в естественном порядке получил вместе с ней и непочатую бутылку водки. Все правильно. Сын почтенного старца, к тому же не сгинувший в капусте. Самого старца давно уже не было на свете. Нельзя сказать, что нашему герою сразу понравилась его новая роль. Но он вполне примирился с ней, осушив бутылку. Долго он обжирался капустой, запивая ее живительной влагой; умирал и воскресал, иначе сказать, разыгрывал перед навсегда потрясенными зрителями большой спектакль. Расхрабрившись же до невозможности, огласил указ: всех баб ко мне в палаты!

– Не тут-то было!
– встрепенулся Петя.

– А ты, старый хрыч, откуда знаешь?

– Мы и не такое слыхали, так что знаем.

– Во избежание недоразумений нахала тут же вывели за околицу и с проходящим караваном отправили в неизвестном направлении, - скомкано закончил свой рассказ профессор.

Вглядевшись в Манечку и прочитав на ее личике абсолютно беззаботное выражение, Марнухин сказал с горечью:

– Эх ты... еще подружка называется! А тебе не приходит в голову, что твои мужья, бывший и нынешний, еще станут, чего доброго, взрывать петарды на могиле Митеньки Парамонова?

– Глупости!
– воскликнула Манечка.
– Алексей Сергеевич не такой, он необычайный и вообще на пути к полному духовному росту и самосовершенствованию... А Антон Петрович слишком глуп, не додумается, да и страшны ему петарды, он по ночам вскакивает, как бы слыша их взрывы. Вот послушай, что он, в частности, пишет мне в своем письме после одного такого взрыва.
– Достав из сумочки аккуратно сложенный листок бумаги, Манечка с бережностью развернула его, отвела Марнухина в сторону и прочитала чувственно:

– Сравнивая мысленно хронику пелопонесской жизни пятого века до рождения Христова с твоим, Манечка, существованием, прихожу к печальному выводу об идентичности и однообразии дикарства и надеюсь только на появление недюжинного таланта, который ярко и правдиво напишет с тебя, давая волю горестным оценкам действительности, неповторимый, неподражаемый памфлет. А пока смотрю пессимистически, удрученный повальным писательским голословием. Почему меня постоянно будоражат прямо в нутре, взрывая адские снаряды, а тебя как бы вообще ничто не касается? Да, вот я и говорю, нужен писатель, который не увидит, вопреки мнению всяких сомнительных профессоров и разных там кабинетных мужей, ничего светлого в твоем образе и верно сочтет, что ты своим распутством отравила мир.

Позволь заметить, дорогая Манечка, - заметить в некоторое опровержение вышесказанного, - что среди массы профессоров есть и достойные похвалы, те, кем и впрямь стоит гордиться. Но окопавшийся в Куличах Хренов явно нескладен, по сути своей враждебен здравому смыслу, а может быть, кто знает, и кровав. Выражается он небрежно, часто говорит глупости, многие его суждения выглядят наивными, особенно на фоне попыток нашего времени придти к универсализации и постичь бытие уже не как разные напластования и разветвления, а в виде простой и недвусмысленной формулы. Внушает глубокий пессимизм, что ты, несмотря на такие несообразности, якшаешься с ним. Но я говорю это просто так, в порядке скороспелой и поверхностной критики даже не самого Хренова, а чего-то вообще хренового, свойственного не ему одному, а и многим другим профессорам, как и людям вроде нас, которые ведь, что греха таить, вовсе не прочь, чтобы их тоже считали профессорами.

По человечеству если, так этот Хренов еще далеко не самых худший среди себе подобных, один из тех редких в наше время людей, чьи рассуждения я готов выслушать в полном объеме, а не только одно-два для знакомства. Он, в свое время поразивший меня небывалой предприимчивостью, это когда он быстренько сориентировался, чтобы пожить вместо меня в моем доме, он часто говорит то, что хотели бы сказать многие из нас, когда б из страха выдать свою глупость не говорили всякие напыщенные речи. Мешает ему одно - потуги предстать этаким профессором в сумасшедшем доме, где все мы, с его точки зрения, пребываем.