Хождение Восвояси

Серафима, терявшая с превращением дар речи, обернулась на Агафона: пора! Маг обреченно вздохнул, приподнялся на локте на несколько сантиметров над уровнем крыши и выписал свободной рукой заключительные пассы заготовленного заклинания. Над площадью прокатился гул, точно шумовка упала в медный таз из-под варенья, и тут же, продолжая кондитерскую тематику, небо пятнами окрасилось во все цвета смородины.

Рассудив, что, наверное, это и было запланированным величавым звоном со световыми эффектами в виде фейерверков, царевна оттолкнулась лапами и взмыла ввысь. Вслед ей, рассыпая брызги, метнулась липкая струя цвета крыжовенного джема – финальный, самый эффектный залп, как заверял Агафон. Пронесшись по баллистической траектории под ней, варенье обрушилось на зевак перед дворцом управителя О, вызывая весь спектр эмоций в зависимости от ценности наряда. Но если кто-то подумал, что на этом небесные знамения закончились, то им стоило лишь поднять головы.

Сделав почти элегантный разворот вокруг фонтана, царевна взлетела к балкону, где в состоянии ступора – настоящего даже у тех, кто репетировал его перед зеркалом остаток ночи, стояло семейство О и воевода со штабом, и приземлилась на парапет.

Балкон закряхтел под их совместной тяжестью, но удержался. Серафима оглядела президиум с улыбкой во весь клюв, заставившей вотвоясьцев прижаться к стене.

Ка Бэ Дань ничуть не изменился со времени их последней встречи на гаоляновой дороге: тот же разинутый в изумлении рот, так же вытаращенные не по-вотвоясьски глаза и растопыренные пальцы, выронившие очередной символ власти на свои же ноги. Штаб копировал позу и выражение командира, словно последние полгода учения проходили исключительно в этом направлении.

"И это они еще не слышали, что сейчас скажет Дай – вестник Государев… Ка, конечно, потаращится, может, побухтит немного – но про себя. Против Государя не попрёшь. И оставим мы наших голубков жить-поживать, родню мужа пристроим в хорошие руки, а сами – к границе. Потому что если не этого духи хотели – то чего? Но если и это им не угодит…"

Додумать кары или расположить рычаги воздействия царевна не успела, потому что в это время Чи Хай расправил плечи, выкатил грудь колесом, победно оглядел собравшихся внизу воинов и ясиньпеньцев, и спешился молодецким прыжком. Замешкавшемуся толмачу Серафима хотела подставить крыло для плавного схождения, но он внезапно поднялся на ноги прямо на ее спине, помахал собравшимся внизу, поклонился, едва не нырнув головой вниз с высоты второго этажа, послал пару воздушных поцелуев пролетавшим мимо воробьям, ухватился за ее хвост – и повалился на балкон.

Если бы не быстрота реакции Чи Хая, экзерцис сей не обошёлся бы без тяжких телесных повреждений. Подхваченный же подмышки, он приземлился на ноги воителю Ка, заткнул перо из Сенькиного хвоста за ухо так, что оно свесилось до пола, похлопал по плечу невесту, пространно извинился перед Чу Мей, обернулся к народу… и извлёк из-под полы книгу.

Книги в их планах не было! Что за…

Серафима быстро перепорхнула на край балкона, дабы не загораживать обзор публике и лучше видеть самой, прочитала заглавие – и едва не свалилась на зевак. "Сутулый конь"! Какого?!..

Вспыхнувшие ее очи встретились взглядом с раскосыми очами У Ма, и недоброе предчувствие не шелохнулось – затарабанило в груди всеми доступными руками и ногами. А когда толмач поднял над головой фолиант и резким, но громким голосом возгласил на всю притихшую площадь: "За горами, за лесами, за широкими морями, ныне, в будущем и встарь живёт Нефритный Государь", она окончательно поняла, что он снова безнадёжно пьян, и ничего поделать с его бенефисом она не может, хоть и очень сильно хочет. Один взгляд на президиум – и стало ясно, что вторую ее мысль разделяло человек еще как минимум десять.

А тем временем Дай самодельным вотвоясьско-лукоморским хореем алкогольно-усиленным голосом, ухитряясь в каждую пятую строфу вворачивать творения Шарлеманя, рассказывал всем заинтересованным лицам, коих собралось не менее трёх тысяч, как "Нефритный государь", отец сей царь-девицы, не имея времени на личное посещение, водрузил их на любимого феникса и послал сюда, к ненаглядным подданным. Судя по бойкости повествования, это был далеко не экспромт.

Ка Бэ Дань, проявив недюжинные провидческие способности, начал недобро коситься на Сама.

Пока всё шло по плану.

Далее У Ма, любовно перелистывая открытый том, поведал, что по поводу грядущей свадьбы Государь провёл целую ночь в глубоком размышлении, не контролируя ход небесных светил, и даже пустив на самотёк течение рек и невыплёскивание морей.

Площадь молчала, переваривая свалившийся на нее с балкона неподъемный объем вселенской мудрости. Чи Хай улыбался как единственный человек, знающий, к чему всё это клонится, и который может от этого публично улыбаться. Восхищённый взор О Ду Вань ни на секунду не покидал посланца небес. Взглядом военачальника можно было сверлить тоннели и прожигать сверхглубокие скважины.

Далее толмач пространно описал, как именно Нефритовый Государь пришёл к выводу, что каковы бы ни были предыдущие договорённости, а такая замечательная во всех отношениях дочь должна достаться исключительно наидостойнейшему претенденту.

На представление наидостойнейшего, с каждой строкой погружавшее военачальника Ка во всё более мрачное настроение, ушло еще с десяток строф. На словах "Красная девица сидит в темнице, сама не ест и другим не даёт" Чи Хай просиял, уловив каким-то непронумерованным чувством, свойственным только влюбленным, что сейчас будет ему счастье.

И тут Ка Бэ Дань вскипел:

– И каким, позвольте спросить, образом, наш наилюбимейший Нефритовый Государь, да будет благословенно каждое его дыхание и да продлятся его годы до бесконечности, определяет наидостойность будущего зятя?!

Сбитый с мысли, Дай растерянно остановился и даже слегка протрезвел. Глянув по сторонам, он впервые за последние десять минут осознал, где находится и перед какой аудиторией выступает. Паника исказила его черты, руки вцепились в единственный имеющийся якорь спокойствия – в книгу, и взгляд упал на знакомые страницы.

Несколько прочитанных строчек подействовали на него как бутылка валерьянки – на спирту. Дыхание нормализовалось, взор блаженно помутнел, книга закрылась… Глубокий вдох с его стороны – и выдох с Серафиминой…. Пронесло.

Словно в голове толмача во время паузы что-то переключилось, он перешёл на прозу. Потрясая фолиантом, точно это его собрались выдать замуж за немилого-постылого, и выпал ему последний шанс отбиться, У Ма возопил:

– И наказал мне передать Нефритовый Государь! Да расточатся его благословения на весь Белый Свет! Что получит в жёны прекрасную Лепесток Персика! Чья добродетель чиста и благоуханна, как… лепесток персика! Только тот, кто… кто…

Перо Серафимы выскользнуло из-за уха на пол. Чи ловко поднял его, протянул толмачу – и лик того внезапно просветлел. С новообретенной уверенностью он радостно прокричал:

– Конечно же только тот! Кто выполнит! Три! Задания!

Пауза. Присвист Чи Хая. Нервный вздох Ка Бэ Даня. Ахи, охи и вдохи-выдохи, не самый тихий среди которых – спикера.

– Тот, кто! Похитит! Жар-птицу! Отыщет! Царь-девицу! И сварится в двух водах! И в моло…ке…

Его отчаянное "Ой, ядрёная капуста… Наоборот же всё!.." потонуло в изумлённом гуле толпы.