Хождение Восвояси

– К…как?..

– Логика, – гордо ответила девочка, оглянулась в ожидании аплодисментов – ведь должны же они были достаться хоть кому-нибудь – и открыла рот.

Вамаясьцы исчезли.

Яр был на месте – лежал на своих татамях, спрятавшись под одеяло, Тихон приткнулся к его боку мохнатым розовым мячом – а гостей как ветром сдуло.

– С дуба падали листья ясеня… – присвистнула Лёлька, тщетно обегая взглядом их комнатушку. Пол, стены, потолок, окно, накатама… накануна… на… как ее там… – и ни следа друзей!

– А где… – встретилась она взглядами с братом – и тут дверь под напором из коридора дрогнула. Защелка скрипнула своим гвоздём, прощаясь с приютившими ее досками, и отлетела к стене. Дверь распахнулась, впечатываясь ручкой в стену, и в комнату ввалился, дикоглазый и багроволицый, Миномёто.

– Где они?!

– Где? – со стопроцентной химически чистой искренностью поинтересовалась княжна.

– Мои дети! То есть, кто, – ощущая, что снова паланкин его логики валится в канаву непредсказуемости собеседницы, быстро добавил Миномёто. – То есть где. Мои дети где! Вопросительный знак.

– Вот один торчит, – Лёлька любезно указала на Обормоту, маячившего за спиной отца с видом победителя всех и сразу.

– Я имею в виду Мажору и Синиоку!

– Кого?..

– Что случилось? – зевая как сто крокодилов, Ярик оторвал голову от подушки и непонимающе уставился на вамаясьца. – Уже уезжаем? А завтрак где?

Не удостаивая Ивановичей ответом, Шино зыркал по сторонам, ощупывая хищным взором немудрящий интерьер и даже потолок. Не найдя, чего искал, он выглянул в окно, где бдительный Негасима вытянулся в струнку и отсалютовал копьем.

– У вас ведь… одна комната? – уточнил тайсёгун скорее для проформы, снова и снова пробегая взглядом по стенам, полу, потолку, тотокаме… накатаме… или как там ее…

– Да, ваше тайсёгунство, – подтвердила девочка. – Одноуровневая. Потому что над нами третий этаж. И без погреба. Потому что под нами – первый. И без балкона. Потому что у вас их еще не придумали.

Взор Миномёто, с каждой секундой становившийся всё более грозным, в последний раз ураганом промчался по апартаментам лукоморцев и обратился на Обормоту. Тот стал размера на три меньше и тонов на пятнадцать бледнее.

– Н-но от-тец… – заикаясь, попятился он. – Я в-видел… с-следил… п-проследил…

– Прошу простить моего идиота сына, потерявшего лицо и заставившего сделать это и меня, – голосом холодным, как ураган из Отрягии, произнес Шино. – Я не оставлю это без последствий, смею заверить вас.

И не дожидаясь реакции княжичей, схватил злополучного отпрыска за ухо и потащил прочь.

Когда хныканье Обормоту стихло на лестнице, Лёлька захлопнула дверь и яростно уставилась на брата, впервые за долгое время чувствуя себя одураченной.

– Куда ты их дел?!

– Спрятал, – Яр улыбнулся во весь рот.

– Куда?! – взгляд девочки пустился в знакомый путь по комнате… и остановился, когда картина в трататаме… нататаме… осела на пол, открывая державшего ее Мажору и укрывшуюся за ним Синиоку.

– Возвращаем твое одеяло, Яри-кун, – юный Шино осторожно переступил через вазу и протянул картину княжичу. – Мы теперь в неоплатном долгу перед тобой.

– Одеяло?!.. Это – твоё одеяло?!

Разглядывая кошму, изрисованную рукой брата вамаясьскими ёлками-избушками-иероглифами, Лёлька выдохнула сквозь стиснутые зубы, не зная, злиться ей на брата, обведшего ее пальца, или радоваться, что подрастает достойная смена.

Убедившись, что Накажима ушел вместе с Миномёто и Обормоту, всё еще ведомым за ухо, вамасьцы церемонно распрощались с Ивановичами и полезли в окно с таким видом, словно уходили со званого пира через парадный вход.

– Не беспокойтесь за нас. Мы скажем, что были в храме Мимаситы, благодарили ее за спасение тэнно от озерного чудовища, – подсвеченная луной, серьезная и аккуратная, как фарфоровая куколка, проговорила Синиока, уже сидя верхом на подоконнике. Ни волоска не выбилось из ее украшенной цветами прически, ни складочки на розовом кимоно не помялось, не говоря уже о том, что ничего не порвалось, не съехало и не развязалось, с кисловатым удивлением заметила Лёлька. Если бы на месте любимой дочери тайсёгуна была сейчас она, ее образом можно было бы пугать прохожих. Бывают же на Белом Свете такие несминаемые люди…

– А если ваш отец в этом храме уже побывал? – нахмурилась Лёка и походя ткнула брата под бок: – Рот закрой – дракон залетит.

– Не был, – вежливо не замечая сконфуженного вида своего поклонника, девочка покачала головой. – Он ходит туда только по праздникам, потому что это от него ожидается подданными.

– Отчего так?

– Он говорит, что у государственного мужа есть заботы поважнее воскурения благовоний, и что для этого у нас имеются монахи, – ответил Мажору.

– А на самом деле? – уловила княжна недоговоренность.

Мальчик пожал плечами:

– Не знаю. Но мама как-то сказала, что он не может простить богине, что отняв власть у рода императора, она не отдала ее полностью роду нашему.

– Маяхаты дуются на Мимаситу и Шино, Шино – на Маяхат и Мимаситу, Мимасита – на Маяхат и Шино… – Лёлька попыталась сформулировать политический ландшафт вамаясьской правящей верхушки – и махнула рукой: – На надутых воду возят, как у нас говорят. Ладно, до встречи!

– Спокойной ночи и приятных сновидений, – помахали руками гости и исчезли за окном.

Но несмотря на пожелание и удовлетворение по поводу торжества справедливости над Обормоту Лёлька долго не могла заснуть. Лёжа на жестком татами под двумя одеялами, одно из них изрисованное Яриком [233] , она ворочалась с боку на бок еще долго после того, как брат сдался под напором усталости и мерно засопел.

До того, как чрезвычайное заседание было распугано тайсёгуном, выдвигалось множество предложений, как двум детям защититься от полчища кровожадных магов и самого влиятельного человека в стране, но ни одна из идей не выдерживала и самой легкой критики. Лёлька сгоряча даже предложила побег, но Мажору покачал головой. Куда бежать? Как двоим маленьким иноземцам выжить на чужой дороге без взрослых? Больше вопросов не потребовалось. Княжна, вяло фыркнув, что если такой умный, то сам выдумай что-нибудь оригинальное, уставилась в пол. Ярик, впервые в жизни видя приунывшую сестру, разревелся бы наверное по старой памяти, если бы не присутствие Синиоки. Но как почтенное собрание ни думало, ни гадало, других вариантов найти не смогло, и вамаясьцы в конце концов решили держать ухо востро, а в случае опасности немедленно помогать лукоморцам сбежать. "Главное не куда. Главное – откуда", – процитировала тогда Лёлька слова, приписываемые летописью Дионисия Агафону Великолепному. Вспомнила она их и сейчас, вздохнула, повернулась на другой бок и принялась мысленно составлять список вещей, необходимых в дороге. Но на сорок третьем пункте – "белое одеяло и уголек, на случай, если придется отвлекать Яра от капризов или срочно кого-нибудь спрятать в нише" – сон сморил и ее.

233

Это выяснится утром, когда Чаёку придет в ужас от необъяснимо почерневших за ночь лица и рук ее подопечной.

После завтрака готовая к отбытию экскурсионная группа важно выплыла во двор замка, сразу ставший маленьким и тесным. Шино, бесстрастный, как камень, шествовал впереди в окружении приближенных и детей. Император со своим двором, загадочно улыбаясь, неспешно следовал за ним. Третьей группой, хоть и разбившейся теперь на две подгруппы – или группировки? – шли Вечные и их старшие ученики. Замыкал процессию градоправитель с супругой и местными вельможами, не уставая кланяться и что-то бормотать: то ли репетировал прощальную речь, то ли не находил подходящих слов от переполнявших его чувств [234] .

234

"Наконец-то вы все отсюда свалите".