Хождение Восвояси
Шрифт:
Лёлька, растерявшая сон во время процедуры стихописания, занесла в мысленный каталог "старый бурдюк" как неплохое ругательство и стала слушать дальше.
– Чувства должны быть твои, и они должны быть в гармонии, – тем временем терпеливо объясняла Чаёку. – Истинный буси должен владеть своими чувствами, иначе он не сможет передать их в стихах. Владей своими чувствами как… как воин владеет мечом.
– Шестом, скорее… – снова приуныл Яр, вспоминая свой бесславный выбор оружия.
– Дзё – оружие опасное, – девушка покачала пальцем. – С виду оно
– Ну так что мне делать? – мальчик слегка примирился с невеселой судьбой.
– Закрой глаза. Представь, что в этой комнате ты один. Нет никого. Нет даже меня, а мой голос ты просто слышишь в своём воображении. Забудь обо всём. Совсем забудь. Словно бы ничего никогда не было и ничего никогда не будет. Не было вчера и не будет завтра. Не было и не будет этих стен и стула, на котором сидишь. Ты один на вершине У-Ди. Над тобой луна. В твоих руках вакадзаси, который повинуется твоим чувствам. Каждая твоя эмоция должна быть взмахом меча – коротким, точным, управляемым. Что ты чувствуешь?
– Мне холодно, наверное…
– Хорошо. Ещё!
– Кругом опасность…
– Верно. Ещё!
– Противно здесь у вас…
– Ещё!
– Одиноко…
– А я? – обиделась Лёлька.
– Бе-бе-бе.
– А Синиока? – продолжила дайёнкю.
– Она улыбается мне! И от этой улыбки теплее…
– Вот! А теперь всё это передай стихами.
– И всего-то? – саркастически фыркнула Лёлька, выражая мысли огорошенного советом брата. – Так бы сразу и говорили.
Свою новую попытку мальчик читал, вскочив на стул и размахивая кисточкой в такт словам:
На холме один Стою я! Небо мрачное, Туч – много! К тебе стремится Моя душа! Хоть волком подлунным Я буду петь! Твоя улыбка - Как свет хороша!Лёлька расхохоталась так, что едва не свалилась с постели.
– Это не стихи! Это какая-то считалка хулиганская!
– Сама ты!.. Хулиганская! – вновь непризнанный гений скрестил на груди руки и надул губы.
– Мой отец сказал бы, о том, что такая поэзия как нельзя лучше подходит для эпохи упадка какого-нибудь великого народа, лишившего себя детства собственной поэзии, так что изящная словесность его родилась сразу сорокалетним старцем, как учитель Лао, – пряча улыбка за веером, проговорила Чаёку. – А во время немощи вот у него детство и заиграло… Впрочем, на состязании такие эксперименты в любом случае не годятся. Не отыщется ценителей, способных понять всю мощь, свежесть и глубину вашего слога и мысли, – поспешно добавила она, видя на вытягивающемся лице Ярика выражение "И ты, Брутто…".
– А потому отсеки от своих эмоций всё лишнее, как повар при приготовлении суси, собери оставшееся, сложи в нужное количество слогов и укутай хреновым листом гармонии.
– Хреновые стихи под хреновым листом! Император охренеет… будет в слезах то есть! – прыснула девочка. Но Яр, неожиданно вдохновленный, молча показал ей язык, водрузился на стул и согнулся над чистым листом.
Через десять минут он выпрямился и, осторожно подув на чистовик, осипшим голосом прочитал:
– Как солнцем горят Росы У-Ди, так и ты Путь во мраке дня Мне потерявшемуся Улыбкою освети.– Яри-сан, – сложив руки перед грудью, поклонилась ему Чаёку. – Вы написали очень хорошее стихотворение.
– А про туч дохрена мне больше нравилось, – разочарованно диссидентствуя и зевая, Лёлька заползла под одеяло. – Ничего вы все в настоящей поэзии не понимаете…
Третий день тренировок был похож на второй как брат-близнец.
Добравшись до своей комнаты, княжичи умылись, приложили компрессы к синякам и ссадинам и сели за ужин, хотя хотелось сделать наоборот. Когда служанки с подносами, столиками, котелками и тарелками были отправлены обратно на кухню и дверь за ними закрылась, Чаёку, доселе невозмутимо-терпеливая, порывисто взяла Ярика за плечо, другой рукой схватила свой амулет на шее, и с лица ее вмиг слетела маска кроткого спокойствия.
– Яри-сан! – она опустилась перед ним на колени и заглянула в глаза. – Не хотела пугать, но лучше, если вы будете знать заранее. Шино Змеюки что-то замышляет! Она готова на всё, чтобы Обормоту выиграл!
– Пусть напишет стих лучший, чем у Ярика, и выигрывает. Жалко нам, что ли, – фыркнула Лёлька, осторожно потирая синяки на предплечьях. Хоть силы у Ярки по-настоящему не было, но короткий шест в его руках уже становился болезненным оружием. Девочка подумала о том, сколько синяков получил от нее за эти три дня Яр, и скривилась в сочувствии. Это ему не книжки читать…
– Да он у нее два слова в строчку сложить не может!
– Ну так пусть проигрывает, – упрямо буркнула девочка.
– Еще одна потеря лица наследника самого Шино Миномёто? – Чаёку покачала головой.
– А что ему мешает заказать стихи у какого-нибудь поэта? Или пусть родня напишет за него, если огласки боятся, – предприимчивая и хитрая Лёлькина натура получила пищу для размышления.
– Они боятся не огласки, а Яри-сан, и не знают, что делать. Если он, даже не стараясь, написал стихи, которые похвалил император, то что он может сочинить за два дня! И если они предъявят стихи лучше ваших, то при славе о способностях Обормоту будет понятно, что стихи не его! А если хуже – потеря лица!
– Потеря мозга… – девочка скроила ужасную рожу и подозрительно прищурилась. – А откуда вы это вообще знаете, Чаёку-сан? Змеюки вам рассказала, или сам Обормот?
Дайёнкю воровато оглянулась по сторонам, поднесла к губам амулет и прошептала в него несколько слов. Потом снова поглядела и проговорила шепотом:
– Синиока. Она тайком прокралась сегодня в мои комнаты и поведала всё, что ей удалось подслушать. Немного, конечно, поэтому замыслы Змеюки ей неизвестны… – расстроенно проговорила девушка.