Хозяин теней 2

Верю.

Охотно верю.

На кончиках пальцев появляется свет, и тень, выгибая спину, фырчит и ухает, а потом всё же пытается ухватить эту каплю света клювом. Но обжигается и, тряся головою, отступает.

— Есть и такие, в которых исследования проводят, — спокойным тоном продолжает рассказывать Михаил Иванович. А он себе верен. Вон, продолжает играть в откровенность с доверительностью. — В Синоде давно уже поняли, что прогресс не остановить…

— И надо возглавить.

— Хорошая мысль, — соглашается Михаил Иванович. — Но пока, к сожалению, до неё не дошли. Да и не всё-то интересует. Электричество там, магнетизм и прочие штуки — это всё мирское. Синоду интересны исследования касаются сути миров, прорывов… или воздействия сил иных на природу, зверей.

— Человека.

— Именно.

— И… как?

— Не так страшно, как ты себе нарисовал, мальчик. Мы скупаем изменённых животных или растения. А что до людей, то иные силы вызывают многие болезни. Наши целители пытаются отыскать способ спасти. Та же гнилая горячка, вспышки которой происходят то тут, то там. Чёрный мор. Красная язва… привычные болезни под влиянием иных сил меняются, становясь куда более заразными и смертельными. Мы же пытаемся отыскать способы сдержать их. И да, в закрытых лабораториях Синода мечтают поработать многие ученые, поверь… Эти монастыри, если так-то, заперты скорее для безопасности, нежели из желания сохранить какую-то тайную тайну.

Мы с Еремеем делаем вид, что верим.

А Михаил Иванович кивает, принимая правила игры.

— Но если физические изменения, телесные, заметны глазу, то с душой сложнее… тени и на души влияют.

Как та девушка, которая убила себя?

Или вот Зорька…

— Зорька?

— Сумеречники — это крайность. Они довольно редки, поскольку люди всё же в большинстве своём опасаются теней и знают, сколь те опасны. Но да… куда чаще люди просто меняются. Становятся злее. Раздражительней. В душах пробуждаются гнев ли, ярость, тоска…

Уж не та ли, которой мается Савка. И теперь вот я чувствую его присутствие, таким слабым-слабым эхом, будто даже не человек он, а отражение его в старом тёмном зеркале.

И слова сестрицы всплывают в голове.

Савка — очередной… козлёнок, как она выразилась? Которого я вроде как взял под опеку, но меж тем с радостью вытеснил, занял и его тело, и его жизнь, говоря себе, что без меня он не справится.

Но он и вправду не справится.

— Есть ещё обители для отроков. Сирот, оставленных монастырю… или иных. Одна из моих задач — путешествуя, приглядываться к тем, кто юн и благостен, — Михаил Иванович почему-то отвернулся и мне почудилось, что в словах его скользнуло такое вот… словно издёвка?

Насмешка?

— Одарён? — уточняю я.

А что, собрать под рукой дарников и воспитать их в нужном ключе…

— Скорее способен принять наш дар, — он ответил, пусть и не сразу, и вновь потянулся к тени. — Но это… иное. Это тебе не грозит.

Тень попятилась.

Однако и она любопытна. А капля света на пальцах манила, дразнила, и тень, решившись, подскочила, расправив куцые ошмётки крыльев, и каплю цапнула.

И проглотила.

Чтоб вас…

Это… это как перца сожрать. Того самого, острого… реально острого. Аж меня пробрало, а у неё все перья дыбом встали, а из глотки вырвался тоненький писк.

— Эй, не мучайте животинку! — возмутился я.

— Не переживай, ничего-то с ней не будет. Там истинной силы — капля, а польза… про прививки слышал?

— Слышал.

— Вот, считай, её и сделали. Не все дознаватели столь же… широко мыслят, — теперь Михаил Иванович тщательно подбирал каждое слово. — Иные, увидев тень, попытаются изгнать её. Да и… свет не только в людях. А мало ли, с чем вам придётся столкнуться.

Какая интересная у нас беседа пошла.

Тень трясла головой, но развеиваться не собиралась.

— Чего нам ждать? — спрашиваю, потому как заряд перца бодрит донельзя. И в целом, кажется, восстанавливаюсь.

Я.

А Савка?

Савка молчит. Нет, он есть, все ещё есть и надо бы его как-то вытянуть вот. Но как?

— И что вообще… произошло? Происходит? Будет?

— Много вопросов, а времени — не так, чтобы… Еремей, ты что-то успел рассказать?

— Да не особо. Ко всему, сам знаешь, на мне клятв, что блох на собаке… — он и шеей дёрнул. — Особо не поболтаешь… так что сам. И лучше, Мишаня, не финти.

— Кто ж…

А ведь знакомы они давно и хорошо, и отнюдь, полагаю, не через Евдокию Путятичну. Скорее уж поверю, что сам Еремей за княгиню слово молвил или как там? Мишаня… и ведь нет в голос снисходительности, которая была бы, если б Еремей полагал дознавателя младшим.

Или более слабым.

Отнюдь. Скорее уж есть та простота, которая входит в привычку, когда обращаешься со своими… друзьями? Приятелями? Знакомыми хорошими? Нет, скорее уж приятели… друзья? Те, с кем жизнь сводила раз за разом. И отношения у них непростые явно.

И знает Еремей про Михаила Ивановича, если не всё, то многое весьма.

Впрочем, думаю, что и наоборот тоже верно. Про Еремея синодник знает не меньше.

— Мы давненько познакомились, — мой интерес не остался незамеченным, как и страх, кольнувший под сердцем. — Нет, мысли я читать не умею. Не исповедник.

Хорошая оговорка.

— Да и они-то не могут. Заставить человека, чтоб сам их изложил — это да, а вот остальное — сказки…

— В каждой сказке, — проворчал Еремей, — и сказка имеется. Твоя правда.

— Исповедники… они наособицу стоят. Это мы — чёрная кость…

— Прибедняется.

Это я тоже вижу. Чёрная кость — это наш батюшка Афанасий, который тихо и покорно тащит свою лямку там, куда начальство поставило. И не жалится, но делает, что может, пусть и по своему разумению. Он искренен в желании спасти души подопечных, хотя и перегибает палку.

— Не суть важно… исповедников немного, ибо дар этот тяжек. Хорошо, когда из десяти послушников, пожелавших принять его, хотя бы двое сохраняют жизнь и разум… иногда трое. Это уже великая удача.

— А… — я собирался задать вопрос, но поймал предостерегающий взгляд Еремея.

— Дарники — это иное. Целительский ли, пламени там, холода, земли и воды вот… иные какие — эти дары передаются с кровью, от отца к сыну или вон дочери. И крепнут или слабнут, тут уж как повезёт, — пояснил Михаил Иванович. — Но… есть ещё один путь, для тех, кто от рождения дара лишён был. Он может принять вышнее благословение и с ним, коль выйдет, толику вышней силы.

Он снова создал на руке каплю света, и тень радостно потянулась к ней.