Хозяин теней 2
Шрифт:
Экстремалка она у меня.
Хотя… на этот раз остроты поубавилось.
— Сила сия особого толку. Я не смогу сотворить пламя или исцелить человека, или вот изменить течение реки. Зато могу изгнать тварь опричную — вполне. Сперва, когда сила только-только обживается, это твари мелкие… тихони там или вон страдальчицы.
Это что за звери?
— Погань, — пояснил Еремей. — За душу цепляется и начинает поджирать, нашёптывает, что мол, всё вокруг тоска и тлен, и прочее.
— Они влияют на эмоции. И человек постепенно теряет способность испытывать радость. Он всё чаще впадает в уныние, становится раздражителен
— Как в работных домах, — подсказывает Еремей.
— Или на фабриках, заводах. В приютах. Или в иных местах, где собираются люди, которым приходится много и тяжело работать. И постепенно им начинает казаться, что жизнь их глуха и беспросветна. Тварей становится больше. Они и сами меняются… но я не о том. Любой дар должно развивать. Мой растёт через служение.
— И судя по тому, что я видел…
— Лучше забыть о том, что вы видели, — сухо и спокойно произнёс Михаил Иванович. — Со мной была частица кипариса, освящённая драгоценным елеем в Царьграде…
Киваем.
Кипарис так кипарис.
Я и на сосну согласный, но кипарис всяко лучше звучит. Солидней. Как там мои бренд-менеджеры говорили? Главное — концепция. В концепцию сияющей силы, одолевшей тварь потустороннюю, кипарис вписывался однозначно лучше сосны.
— Наш дар изначально пошёл от созданий вышнего мира, — продолжил Михаил Иванович. — И был дан людям, чтобы защитить себя от порождений тени. Охотники были сотворены для того же. Ну и ещё вам куда проще закрывать полыньи. Легче… мы же ставим печать, чтоб она не отворилась вновь. И долгое время так всё и было. Да, случалось всякое. Однако твари опричные считались злом, которое объединяло. Что бы ни думали мы об Охотниках, а они о нас… у нас была одна задача.
А тень с урчанием потёрлась о ногу синодника, выпрашивая свет. Он и поделился.
— Ты не спрашиваешь, мальчик, что изменилось.
— Я понял, — я действительно понял, вспомнив суету вокруг обнаруженной полыньи. И дом. И дорога. Вышки. Верёвки… — Они перестали быть злом. Они сделались ресурсом.
— Говорю же, — криво усмехнулся Михаил Иванович. — Умный он у тебя. Даже чересчур.
Глава 5
Глава 5
«Страховое общество „Россия“ осуществляет страхование пассажиров на короткий и долгий срок. Приобретайте страховые билеты на кассах вокзалов»
Ведомости
Метелька крутился и то и дело тянулся к ушам, словно проверяя, на месте ли, не отрезал ли Еремей часом, когда головы брил. И голову вот тоже трогал, потом морщился и на лице его возникало преобиженное выражение. Впрочем, стоило пальцам коснуться добротной, пусть и не новой, шинельки и обида исчезала, а выражение становилось уже задумчивым.
Оно, конечно, волос жалко, но ведь отрастут. А такой одёжки у Метельки прежде не было.
— Глянь, — шептал он мне намедни. — Ты только глянь, Савка, какая!
И рубашку пихал, сам щупал и бормотал что-то про полотно, которое и толстое, и мягкое.
Нет, одежда неплохая. Не самая новая, но новую тут, сколь понимаю, далеко не всякий себе позволить может. Это вот бельё Еремей
новое выправил, за что ему большое человеческое спасибо. Что до формы, то, подозреваю, куплена она была в лавке старьёвщика, которых по пути к вокзалу попадалось множество. И я с удивлением понял, что секонд-хенд — это далеко не нашего времени придумка. Ладно, главное, что сидела форма эта, про которую я из Метелькиного словесного потока понял, что она не просто так, но гимназическая, почти нормально. Чуть великовата, ну так не мала же.Так Еремей сказал.
И велел ремни затянуть потуже. А после взял и обрил, добавивши, что так мы жальче выглядеть будем. Вот не знаю за себя, но смотреть на Метельку было смешно — лысый, с синеватой макушкой, с которой гимназическая фуражка то и дело сползала, с оттопыренными ушами и веснушками, он гляделся и нелепо, и забавно.
Подозреваю, что я не сильно лучше. Фуражка всё норовила съехать, то на нос, то на затылок. Сейчас вон вовсе приподнялась от дуновения ветерка и пришлось её ловить, чтоб совсем не улетела.
— Не отставайте, — велел Еремей, не оборачиваясь. — Почти уже. Вона, сейчас вокзал будет.
Вокзал.
Четыре дня прошло с того разговора, который я всё как-то пытался уложить не то в своей, не то в Савкиной башке.
Четыре дня.
Два я лежал пластом, пытаясь в себя прийти. А на третий приключился визит Антона Павловича, блуждающий взгляд которого ясно говорил, что мыслями добрейший целитель где-то весьма далеко, да и вообще соображает он мало.
— М-мёртвый… с-совсем м-мёртвый, — сказал он, так и не рискнув отлипнуть от косяка.
— А то, — согласился Еремей. — И ты, падла, виноватый…
— Я? — удивление искреннее. — Я нет…
— Ты в каком состоянии? Да я жаловаться буду… я… — Еремей перехватил целителя за шкирку и рывком подтянул к кровати, на которой я старательно изображал покойника. Антон Павлович вяло трепыхался, а Еремей тыкал и тыкал носом в мою холодную руку.
А то… льда вон сколько извели. Едва вовсе не отморозили.
И не то, чтобы особо нужда была, но Еремей сказал:
— Мало ли, как эту погань допрашивать станут. Он должен быть уверен, что ты покойник.
Лицо мне тоже побелили, а после посыпали какой-то хренью, вроде как плоть разлагаться стала. Ну а уж вонь обеспечил кусок мяса, сунутый в постель.
В общем, Антона Павловича вывернуло, и Еремей с чувством выполненного долга выставил его за дверь пинками. Теперь наш дорогой целитель даже исповеднику на чистом глазу скажет, что я точно помер.
Потом меня отмывали.
И снаряжали в гроб, который предусмотрительно заколотили, потому как помер я от тёмной заразы, да и был некрещёным, и значится, хоронить меня надобно за кладбищенскою оградой и лучше без посторонних, чтоб зараза на кого не перекинулась.
Нет, Еремей уже просветил, что у Охотников свои обычаи. Но для местных деревянный ящик, от которого характерно пованивало тухлятиной — а что, ударила поздняя жара и покойнику положено было слегка подпортиться — стал вполне себе аргументом.
Провожать собралось немало народу. Не из сочувствия к нам с Савкой, скорее из любопытства:
— А я тебе говорю, что спалят. Как есть спалят! — я не узнал, кому принадлежит этот вот тонкий нервный голос. — Потому как если не спалит, то точно мертвяком вернётся! Проклятый…