Хозяин теней. 3
Шрифт:
Короче, власть.
Где есть власть, там есть и те, кто готов будет её поделить по своему усмотрению.
— Пожалуй, что так, — согласился Мишка. — Послушают или нет, но разбирательство начнут. А там… монастырей много. если в них угодишь, то…
Не выберешься.
Ну да. А главное, что пока они со мной разбираться будут, даже если честно и искренне, мир может и хрястнуться.
— Ну и ещё одно, — продолжаю разговор. — Это вот «Перо», артефакт неслабый, так? Особый? И хранили б его, надеюсь, не так, как мы свой родовой.
Потому как вдруг да у них там тоже подвальчик и шкатулка на полочке.
—
Танька дёрнулась.
— Тань, тут ведь можно было бы иначе. Тот же вон газ использовать. Зелье снотворное. Яд в бокале. Бомбу там… да если целью задаться, то и ты на коленке десять способов напишешь, таких, чтоб без всяких там перьев. Понимаешь? Не того полёта мы птицы, чтобы изводить такой редкий опасный артефакт.
— Тогда почему?!
— Потому что, если его не украли, а сделали, то тот, кто сделал, не будет до конца уверен в возможностях. Любое оружие испытывают. Пистолеты отстреливают, пушки, дирижабли там… и артефакты, уверен, тоже.
— Да, — Михаил кивнул. — Испытания проводят.
— Вот! И главное, Воротынцев им был не особо и надобен, как я понял. Если б что пошло не так, то его гибель не особо и опечалила. А получилось бы — вот и хорошо. Нашлось бы кому описать эффекты и всё такое.
Таньку перекосило.
Ну да. Это даже не обидно, это хуже, чем обидно. Одно дело, когда на тебя изводят древний артефакт, добытый тяжким, пусть и не совсем честным трудом. Это значит, что в тебе видят достойного врага. И совсем другое, когда просто подходящую мышь лабораторную.
— Мы его найдём, — я дотягиваюсь до сестры. — Танюш, отец это наш… или не он… может, ученика нашёл какого талантливого… или наоборот.
— Наоборот?
— Знаешь, это пока как замок на ветру строить, — мысль была странной, довольно неожиданной, но вполне пока в теорию вписывалась. А ещё объясняла один момент. — Но если допустить, что он не сам был такой гениальный? Что у него имелся учитель?
Тот, кто подтолкнул в нужном направлении.
Подсказал.
Поддержал.
А потом, помогая же, пустил в расход всё семейство Громовых? И вот этого поворота папенька уже не ожидал, потому и ушёл в несознанку? Ещё одна теория. И привлекательная, а потому опасная своей привлекательностью. Поэтому отодвигаю её куда подальше и говорю вслух то, что должен сказать:
— Мы разберемся. Обещаю.
Глава 30
Глава 30
Очевидно, что с точки зрения эволюции люди слабые, рождённые с явными изъянами или же страдающие душевными недугами, являются не только тяжким грузом на плечах всего человечества, но и тайной опасностью, ибо весьма часто эти недуги они передают потомкам. Конечно, в современном обществе всё чаще звучат речи о гуманности, но спросим себя: какова будет цена этой гуманности? И не случится ли так, что, поддавшись чувству ложной жалости к отдельным личностям, мы позволим себе безжалостность по отношению к нашим детям и внукам, которые вынуждены будут делить жизненное пространство…
Из речи профессора философских наук А. Сигнеева на международном съезде, посвящённом проблемам социальной эволюции и дарвинизму. [1]
К
Козюкам мы вышли уже под вечер.Я видел и крыши, и дымы, что ввинчивались в рыхлое небо, которое сегодня расщедрилось на снег. Но оно и к лучшему, потому как белая труха прикроет не только щетину сухой травы, но и следы. Мы выбрались на дорогу и она, окаменевшая, расшитая по краям черными ледяными лентами, показалась мне самой замечательною дорогой. С одной стороны она скатывалась в поле, такое вот вогнутое, что зеркало. С другой поднималась горбом, выпуская реденькую лесную поросль.
В лес Еремей и повёл.
Останавливаться приходилось довольно часто. Даже не в Татьяне дело. Она как раз-то шла, упрямо наклонив голову, прижав подбородок к шее, почти спрятавшись в огромной куртке и не произнося ни слова. А вот Тимоха уставал быстро. И если там, на болотах, он как-то ещё держался, то постепенно вернулись и хромота, и боль, от которой Тимоха громко и жалобно хныкал.
— Телегу надо, — вздохнул Еремей. Он и сам-то шёл, если не на одном упрямстве, то почти. — И лучше бы с мужиком, чтоб при бумагах…
Значит, украсть не выйдет.
Деньги есть, но показываться здесь не хотелось. Да и не понять, что там, в Козюках этих, творится.
— Я могу сходить… — Мишка выглядел бодро.
Ну, относительно остальных.
— Не. У тебя и говор не тот, и рожа приметная. Идём, Савка. Зверьё своё пустишь, а вы пока пристройтесь где, чтоб… в стороночке.
Спускались неспешно. Еремей долго щурился, всматривался в сумерки, явно тоже не слишком радый этаким переменам в планах. Призрак и Тьма растворились в лиловой взвеси, в которой всё-то вокруг размывалось, делаясь будто бы ненастоящим. И снегу прибавило.
От жилья тянуло дымом. А ещё опасностью. И Призрак первым уловил её. Остановился, принюхиваясь. Люди? Да, люди. Огонь. Открытый. Костры? Зачем в деревне костры жечь?
Запахи.
Порох?
Скот.
Железо. И такой вот, характерный бензиновый смрад.
— Военные, — я сделал вывод до того, как первый человек в форме попался на глаза. — Какие — не знаю. Но много. Машины. И люди. Может, машину угнать?
— Ага. А потом играть в догонялки? — хмыкнул Еремей. — Не свезло.
Пришлось возвращаться.
Чтоб… тут даже дома нет.
— Хутор, — Еремей тряхнул головой, сбрасывая снег, что налип на волосы. — Тут есть. В стороне… был во всяком случае. Только там хозяева — не те, с кем за один стол садиться стоит. И чужаков не жалуют.
— Знакомые?
Я перебирал в голове варианты.
А их не было.
Идти в деревню? Самоубийство.
Оставаться в лесу? Даже если соорудим костерок, то… один бы я выдюжил. И с Еремеем, Метелькой. Мишка тоже потянет. А вот Татьянка? И Тимоха?
Замерзнут же.
Нет.
— Вроде того… — Еремей нырнул в черноту леса. — Подойдём. Я гляну, что там и как. Уж лучше эти, чем военные. Там, в общем… не знаю, как сейчас, а прежним часом Кулыба сидел, который в руках своих многие ниточки держал. И кланялся уже Сому, а тому на Нерчинской каторге корону поднесли. Правда, он вроде как уже отошёл в мир иной. Товары там держали, и те, что на ту сторону границы, и от нас. Дела решали. Прятали порой, если нужда случалась. Нехорошее место.