Хозяин теней. 3
Шрифт:
А тут и кожа.
И мышцы.
И… думать не хочется.
Еремей молча задрал рубаху.
Честно, я так и не понял, что Мишка сделал. Видел тень на его пальцах, и то, как эта тень удлинялась, уходила вглубь раны, которая здесь, при зеленоватом свете, гляделась на диво поганою. Ну да, такую не вычистишь, хотя там, наверху, казалось, что отработал я хорошо.
Где там.
Кожа уже отливала воспалённой краснотой, а сквозь плотную корку ожога проступали гнойные пятнышки. Тень же Мишкина ввинчивалась вглубь, и Еремей морщился, кривился, терпел.
А
— Извини, — сказал Мишка на это. — Обезболить не могу. Тогда на остальное не хватит.
— Потерплю. Охотник, стало быть?
— Только по названию и дару. А так… я и на той стороне пару раз всего был.
— А это откуда?
— Матушка научила. Она говорила, что сила — это как нож. Им и ложку выстрогать можно…
— И горло перерезать, — завершил Еремей.
— И оленью тушу разделать. Тень не исцелит. Но может убить то, что причиняет болезнь.
Микробы? Тут о них вообще знают? Или рассказать?
Продвинуть науку?
Хотя что я там продвину. Я только и знаю, что микробы есть.
— Это, конечно, кажется глупостью… когда я сказал целителю, то меня высмеяли. Целительская энергия антагонистична силе тени, — Мишка провёл пальцами по коже, которая потемнела и иссохла. — Но я пару раз пробовал на ранах. Именно на таких, где чуется воспаление.
— И как?
— Помогало. Иногда.
Оптимистичненько.
— Целителю всё-таки показаться стоит. Только…
Его ещё найти надо.
И добраться.
Даже так, сперва выбраться отсюда, добраться до города, а там найти целителя, который достаточно умел, чтобы помочь, а заодно не слишком любопытен.
Чтоб вас…
— Ещё день-два и хорошо приморозит, — Еремей сосредоточенно жевал хлеб. Он сидел, устроившись у стены, прижавшись к ней, тёплой, спиною. И видно было, что несмотря на наши с Мишкой потуги, его крепко так потрясывает. — К Городне идти нельзя. Там, как понял, заслон. Дороги перекрыли и это только начало. Ждут кого-то… то ли из Синода, то ли даже из дворцовых. Ну, это из того, что я услышал. Сколько правды — не знаю. Но к дорогам точно лезть не след. А вот если по реке спуститься, то дальше начинаются болота. А они уже тянутся, почитай, от Городни до Вильно. Железную дорогу там протянули. Есть пара-тройка деревень. Заимки, опять же охотничьи.
— И не только охотничьи? — уточнил Михаил.
— Не только. Земля такая… войска тут не поставишь, городам кормиться не с чего. Вот и хватает само-разного люду. Я тут одно время жил… пару годочков.
Еремей хлеб держал в одной руке, а второй отщипывал мякоть, из которой скатывал шарики. И уж их в рот отправлял.
— Не скажу, что остались друзья-приятели. Скорее уж наоборот. Вольница — она вольница и есть. Народец лихой, горячий. Пробивается охотой на тварей.
Браконьеры.
Контрабандисты. И все, кто с ними рядом. Дикий запад, как понимаю, среднерусской полосы.
— Живут мало, но весело. Сам бы я туда и пошёл, а может и дальше. Граница с княжеством Польским тут больше на бумаге, чем и вправду, но…
— Но?
— Меня там знают. И если появлюсь, скоренько донесут одним-другим. А там…
Где контрабанда, там и иные незаконные дела, и люди, которые ими занимаются. А средь
тех людей есть знакомец, с которым я бы не отказался побеседовать, но не сейчас.Силы надо оценивать здраво.
— Есть ещё одно обстоятельство, — Михаил задумчиво тёр манжету. Вряд ли надеялся оттереть прилипшую к ней грязь, скорее уж просто сидеть, совсем без дела, было тяжко. — С полгода где-то поступил большой военный заказ. Целительские амулеты. Усиливающие. Стабилизирующие. Заряды опять же. И всё это с доставкой к границе. Так что её однозначно собирались усилить. Возможно, уже. Возможно, что это не просто усиление, а… ходят слухи, что там… в общем… княжество Польское давно уже, что бельмо на глазу. Но вот за ним Европейский союз, а это всё муторно… может, просто погрозят. Но что войска перебрасывать планировали — это точно.
И Анчутков генерал к границе назначение получил.
Форты какие-то восстанавливать. Или возводить? Так-то я не особо внимание обратил, а теперь вот складывалось.
— Поэтому с переходом на ту сторону я бы не стал рисковать. Если задержат, то… всё осложнится.
— Тогда охотнички? — предложил Еремей. — Есть поселения. Не здесь, конечно, там дальше, за Вильно, близ пустоши.
— Остроги? — уточнил Михаил.
А я опять сижу дурак дураком.
— Они самые, — Еремей на меня глянул, вздохнул и снизошёл до объяснения. — Пустошь — дело дрянное, там постоянно прорывы, твари всякие, которых вроде изводят-изводят, а они ни в какую не изводятся. Только одну пришибёшь, тут и другая. Благо, пустошей немного, но одна тут, рядышком.
— А пустошь — это… что?
— Ты что, совсем ничего не знаешь? — Михаил явно удивился.
— Мозговая горячка была, — я глянул искоса. — Если чего и знал, то напрочь позабыл.
— Пустоши… скажем так, официально их не существует. Это своего рода земли повышенной нестабильности, где полыньи открываются особенно часто, случаются прорывы… ну и в целом неспокойно.
Еремей кивнул и добавил:
— На картах их не малюют, и да, они есть, но их вроде и нету. Зато на границе высочайше дозволено ставить остроги. Ещё лет двести тому или триста.
— Триста, — поправил Михаил. — От указа государыни Анны Иоанновны. Острожные поселения существуют вроде как под государевой рукой. Принимают всех, кто готов охотится. Ну и добычу только в казну сдают, это строго. А так говорят, даже каторжника примут.
— Примут, — согласился Еремей. — Всякого… кого в охотники, а кто и козликом пойдёт. Каторжники разные бывают.
Заманчиво.
Охотники. И я охотник. И Мишка вон. Поселиться, затеряться… как там, дерево в лесу и лист среди листьев. Только, чуется, не тот этот лес, точнее будем мы в нём белыми березками посреди ёлок торчать.
— Боюсь, независимость острогов осталась исключительно формальная. Не знаю, как другие, но Воротынцевы давно имеют своих людей и в Южном, и на Волчьем осколе. Второй мы почти полностью контролируем… Воротынцевы.
А всё-таки ломает Мишку.
Оно и понятно, сколько лет считать себя Воротынцевым, пусть и не совсем правильным, но всё же, а потом раз и откреститься. Не бывает такого. Точнее если бы было, я бы уже и сам насторожился. Человеку, который так легко меняется, верить нельзя.