Хозяин теней. 5
Шрифт:
А потом водицею в лицо плеснул.
По щекам похлопал.
Да и усадил в уголок. Сам же подвинул стул и на нём устроился, вид загораживая.
— Ну здравствуй, паскуда, — сказал Мишка мягко, всем видом своим демонстрируя дружелюбие и готовность к диалогу.
— Т-ты кто? — мужичок подобрался.
— Мишка. А ты кто?
— К-казимир.
— Красивое имя. Поляк?
— Православный! — возмутился Казимир. — А чего ты тут?
— Я? Да вот… в гости пригласили. Настойчиво так. Прям никак отказаться не выходило. Пришлось вот ехать.
Я устроился в уголке, в тени, откуда
Сразу видно, приличные люди тут обретаются. Состоятельные даже.
— Т-ты за пацанами? — соображал Казимир быстро, явно сложивши в голове две простых цифры и пришедши к выводу, что играть в непонимание, конечно, можно, но вряд ли получится.
И тогда будет грустно и больно.
Больно он не хотел.
— Если так, то забирай. Это не мы их притащили. Просто вот приказ передали, принять. Мы и приняли. Ничего личного.
— От кого приказ?
— Из города. Через Сивого. Мы так… мы вот просто… надобно принять, подержать чутка и передать дальше. Обычным путём, — Казимир поёрзал и попросил: — Развяжи, мил человек. Я ж так… я вон… не опасный… с циферками сижу. За домом гляжу.
— А нож в сапоге, стало быть, чтоб хлебушек нарезать? — Мишка этот самый нож и продемонстрировал. Хлебушек таким резать затруднительно. Уж больно клинок махонький да узенький. А вот кому в бочину вогнать, так самое оно.
— Все мы люди, все мы человеки, — пожал плечами Казимир. — И всяк защищает себя, как умеет. Чего ты хочешь? Денег? Скажу, где взять.
— Так уж и скажешь?
— А чего молчать. Ты меня пытать начнёшь. Я ж боли боюсь. Я тут так… малым… делом занимаюсь.
— Ещё скажи, что не по своей воле.
— Сперва-то да, не по своей. Проигрался сильно. Вот и предложили, или так отрабатывать, или… иначе. Я ж грамотный. Грамотные, небось, всем нужны.
И бандитам тоже. Кадровый голод, он такой.
— Я и согласился. Первый год страшно было. Всё ждал, что жандармские придут, что… или свои же… они же ж тоже, такие вот свои, как… — он махнул бы рукой, если б мог. — С волками жить, как говорится… я вот и сумел. И прижился.
— И давно тут?
— Тут? Третий год.
— А раньше?
— Так… были под Серпуховым. Но мало. Год всего. Тамошний боярин — не чета местному, как слухи прошли, что люди пропадают, всех поднял, дружину, жандармов позвал, мелкою гребенкой по землям пошёл. Еле ноги унесли.
Хороший, наверное, человек.
На своём месте.
— После под Тверью. Но тоже недолго вышло. А потом уж сюда перевели.
— Кто перевёл?
— Не моего ума дело, — Казимир покачал головой. — Ты уж, мил человек, извиняй. Чего не знаю, того не знаю… силой клянусь.
И над макушкой искорка блеснула, клятву подтверждая. Дарник выходит?
— Слабенький, — признался Казимир. — Так-то толку от этого дара никакого… клятву вот принесть могу. Потому и жить дозволено… и работать вот… нет, не обижают. Хозяйство есть. Кормят-поят. В город езжу вот, коль надобность. Свинок продаю. Свинки тут хорошо растут…
И замер, губу прикусивши.
—
Занимаетесь чем? — Мишка наклонился, вглядываясь в узкое нервное лицо.— Я… я вот дом держу. Моё дело, чтоб было место, где люди свои передохнуть могут. Товар оставить. И я его другим передам. Деньги приму. Посчитаю да сложу, пока Сивый не явится. Если вдруг привезут кого, то…
— Вроде мальчишки?
— По-всякому. Мальчишки — особый заказец, как я понял… про них не со мной говорите. А так всё больше простое. Девок там всяких. Когда сводни привозят, когда вона… людишки какие. Иное что. Я не вникал. Говорю ж, моё дело — приглядвать, чтоб порядок был.
— Приглядывал?
— А то как же. Приглядывал. Людишки-то всякие случались, иные были б горазды покуражится, особенно, когда выпьют, а тут рядышком девки… а что товару с того убыток приключается, так не думают же ж. Но я не дозволял, чтоб…
— А мальчишку? — уточнил я. — Зачем гоняли.
— Мальчишка? А… так там сам Сивый сказал, попугать чутка, чтоб сговорчивей был. Чтоб, когда кину писать станут, папенька проникся. Я и велел работать. Но аккуратно.
И ведь послушали же.
А стало быть, не так тих да безобиден Казимир, если слово его что-то да значило. Здесь народец простой, понимает большею частью язык силы. Елизара гонять гоняли, веселились, куражились, но и вправду весьма даже аккуратно.
— И потом куда?
— Не знаю, — Казимир покачал головой. — Об том мне не докладывали. Но сам понял, что переезжать будем. Вчерашним днём, почитай, что было, то со складов и повывезли.
Любопытно.
Очень.
И Мишке тоже.
— А к нам чего полезли?
— Того я не знаю. Я вовсе, мил человек, тебя в первый раз вижу. Откуда ж мне ведать, где ты Сивому дорожку перешёл? — Казимир чуть потянул руками и проныл: — Развяжи, а… я ж человек немолодой… тебе ли меня бояться?
— А я, — Мишка широко осклабился. — От рождения боязливый. Так что пока посиди…
[1] Воспоминания старожила карельской деревни Пелдожа, по А. И. Баранцев. В конце 19 в и начале 20 (возможно и раньше) появляется своего рода обычай при избытке детей продавать их в город. Традиционно ребенок считался готовым в 10 лет, иногда держали до 12–13. Торговля детьми, скупка и доставка в Петербург дешевой рабочей силы становилась специализацией отдельных крестьян-промышленников, которых в быту именовали «извозчиками» или «рядчиками». Такой извозчик заключал контракты с купцами или ремесленниками, формально — на обучение. Реально же в большинстве своём речь шла о бесплатной рабочей силе. За каждого ребенка, сданного в учение на 4–5 лет, извозчик получал от 5 до 10 рублей. Часть денег шла родителям.
[2] Довольно серьёзный чин, соответствующий армейскому чину генерал-майора или контр-адмирала во флоте.
Глава 11
Глава 11
В магазинах днем воруют изящные франты и франтихи с особо устроенными карманами в ротондах и шинелях. Щегольски одетые, они совершают кражи компаниями, выкрадывая бумажники в банках, театрах, на вокзалах, на выставках. Словом, там, где бывает большое стечение зажиточной публики.