Хозяйка старой пасеки 2

Я прикусила губу, поняв, что чуть не сболтнула лишнего. Но когда-то я так и не набралась храбрости спросить — почему мама, разведясь с отцом, забрала мою младшую сестру, а я осталась? Нет, я любила папу, но мама есть мама. Сейчас уже и не спросишь — да и надо ли мне это знать, если подумать?

— Я напомнил вам о чем-то грустном, простите.

— О родителях, — не стала скрывать я. — Говорят, будто всех детей хорошие родители любят одинаково, но на самом деле — возможно ли это? Впрочем, я никогда не была матерью, так что не мне судить.

— Узнаете, и, думаю, спустя не так уж много времени. — И снова от интонации в его голосе меня бросило в жар. — Моя мать говорила, что дочери, даже выйдя замуж, всегда останутся ее детьми, а мальчики — пушечное мясо.

Я поперхнулась куском хлеба. Услышь я что-то подобное от своего бывшего мужа — не удивилась бы, он не уставал ныть о том, как его никто не любит. Но Стрельцов казался мне… другим, что ли.

Исправник подскочил, деликатно похлопал меня по спине, и я порадовалась, что он не видит моего лица.

А с другой стороны… как можно сказать что-то подобное собственному ребенку!

Он вернулся на свое место за столом.

— Тетушка же, наоборот, считает, будто сыновья останутся с ней до самой ее смерти, а дочери, выйдя замуж, превратятся в отрезанный ломоть, — негромко и задумчиво продолжал Стрельцов. — Возможно, потому Варенька, при всех ее достоинствах, так отчаянно старается заполучить всеобщее внимание.

Я отпила кофе, надеясь, что чашка скроет выражение моего лица. Нет, это не было жалобами подросшего, но так и не повзрослевшего мальчика. Это было откровенное размышление взрослого мужчины — в ответ на мою откровенность.

— Я понимаю и тетушку, и мою матушку.

Как я ни прислушивалась, не смогла уловить в его тоне горечи или обиды. Значит, и мне стоит придержать те слова, что рвутся наружу.

— Самая достойная участь мужчины — быть воином и защитником. Но это не тот путь, что обещает долголетие… и, наверное, легче запретить себе привязываться сразу, чем потом лишиться куска сердца. Мой отец чудом не умер от удара, когда пришла весть о моей гибели. Ошибочная, как вы понимаете. Да и ваша матушка… простите.

Он не просил ни защиты, ни жалости — да и жалость только оскорбила бы его, разорвала ту тонкую паутину доверия, что начала появляться между нами. Все же знай я заранее, что мои слова заставят его раскрыться настолько сильно, — прикусила бы язык. Но теперь было бы просто нечестным ответить какой-нибудь банальностью.

— Да, моя матушка, как и ваша тетушка, возлагала все надежды на сына, — сказала я. — Она не пережила потери. И все же, если бы спросили меня, я бы сказала, что, запрещая себе привязываться и любить из страха потерять, — мы теряем сразу. Возможность оставаться живыми, потому что все живое так или иначе чувствует, и только мертвому все равно. Рано или поздно мы потеряем все, вместе с жизнью, но до того момента я предпочту жить. — Я криво улыбнулась, смутившись пафоса собственных слов. — Простите. Не самая подходящая тема для беседы за утренним кофе.

— В ваших словах есть правда, о которой я не задумывался. — Он медленно поставил на блюдце опустевшую чашку. — Но, боюсь, некоторые… привычки слишком глубоко въедаются в разум.

Стрельцов посмотрел на меня и улыбнулся — той светской, ничего не выражающей улыбкой, которая должна была скрыть истинные чувства, до сих пор бушующие в его взгляде. В наступившей тишине стали слышны стук палки и неровные шаги.

— Кузина проснулась. Начинается новый день.

Варенька вошла в столовую. Мне показалось, что она опирается на трость больше для эффекта, чем по необходимости. Но не могут же надорванные связки заживать так быстро? С другой стороны, рана Полкана совершенно исчезла среди густой шерсти и, кажется, вовсе его не беспокоила.

— О, как чудесно пахнет! — воскликнула графиня. — Кир, почему ты молчал, что привез кофе?

— Возможно, чтобы ты в полной мере ощутила все тяготы и лишения деревенской жизни, — ухмыльнулся Стрельцов.

— Не язви, тебе не идет. Ты же прекрасно видишь, как я полюбила деревню. — Стрельцов приподнял бровь, и Варенька вздернула подбородок в ответ. — Здесь каждый день что-то происходит, а воздух куда чище, чем в любой гостиной. Во всех отношениях.

— Посмотрим, что ты запоешь через неделю.

— Посмотрим. Можно мне кофе?

— Сейчас сварю еще, — кивнул Стрельцов. — Глафира Андреевна, а вам?

— Я бы с удовольствием, — я не стала скрывать сожаления в голосе, — но пчелы не будут ждать, пока я напьюсь кофе и нарадуюсь приятной компании. Я и без того припозднилась сегодня.

Действительно, солнце уже светило вовсю, из кухни доносились голоса девушек, а в людской болтали парни. Позднее утро, пора за работу.

— Глаша, я с тобой, только одну чашечку! Где тебя искать?

— Не думаю, что стоит мешать Глафире Андреевне.

— Я собираюсь помогать! Глашенька, я буду во всем тебя слушаться, честно-честно!

— Конечно.

Я не колебалась. Помощь мне действительно нужна, причем не только в перетаскивании тяжестей — для этого и мальчишек можно привлечь. — а в относительно тонкой работе, с которой Варенька, привычная к рукоделию, должна справиться.

— Только прошу тебя, это не для писем кузине.

— В самом деле? Чем же мы таким будем заниматься? — Она бросила быстрый взгляд на кузена, как бы говоря: «Может, не при нем», — и это было так заметно, что я расхохоталась.

— Ничем романтичным. Я придумала новый способ содержания пчел и не хочу, чтобы его тут же переняли все окружающие. — Вспомнив об окуривании серой, я добавила: — По крайней мере — пока сама не налажу все как следует.

— Я никому ничего не расскажу! — торжественно прошептала Варенька, изобразив, будто застегивает рот на пуговицу.

— Глафира Андреевна, не верьте. Такой болтушки, как моя кузина, еще поискать. — Во взгляде Стрельцова прыгали смешинки.

— Какой ты гадкий, Кир! Я умею хранить тайны!

— Не сомневаюсь, — закончила я их перепалку. — Я буду в сарае, приходи, как напьешься кофе.

По дороге я заглянула на кухню.

— Герасим ушел? — спросила я девочек. — Что-нибудь просил передать?

Они ошалело переглянулись.

— Может, он и хотел что-то передать вам, барышня, да у меня ума не хватило понять, — нашлась Акулька.

На мой взгляд, немой дворник так хорошо изъяснялся жестами, что не понять было невозможно, но другим, возможно, просто незачем было пытаться его понять.