Хозяйка старой пасеки 2

Утащить сразу всю нужную утварь не получилось: мраморная доска для раскатывания теста оказалась тяжелой и неудобной, так что я сбегала второй раз, сопровождаемая изумленными взглядами девочек.

Укрытый воск еще оставался жидким: толстый чугун хорошо держал тепло. Стараясь не взбаламутить его, я собрала верхний слой в горшок с растолченным древесным углем — чем чище воск, тем лучше примут его пчелы. Было бы у меня время — соскоблила бы с застывшего скопившуюся внизу грязь, а верх перетопила еще раз, так же поддерживая тепло, чтобы осели примеси, но времени у меня не было, пришлось крутиться. Отфильтровать уголь через холстину поначалу показалось той еще морокой, но потом я сообразила подогреть горшок с тканью магией, и все стало куда проще.

Варенька появилась, когда я разливала первую партию очищенного воска в застеленный тканью медный противень. Я объяснила и ей про ульи и рамки и про разницу между сотами с медом и расплодом.

Варенька слушала меня, распахнув глаза.

— Это почти так же интересно, как и рыбалка!

— Ты обещала, — напомнила я.

— Конечно. Но я ведь могу поделиться впечатлениями, не раскрывая подробностей? Я покажу тебе черновик, чтобы ты была уверена: никто не узнает ничего лишнего.

А заодно получишь читателя. Ну что поделать с этими творческими личностями!

— Договорились, — не стала спорить я.

Пока воск остывал, мы занялись чем-то вроде мозаики. Доставали из корзины соты и приклеивали их воском к деревянным частям рамок. Часть меда, конечно, вытекла, но Герасим, умница, пристроил корзину в глиняную плошку, а всю конструкцию — в лохань с водой, защитив мед от муравьев и мышей. То, что протекло сквозь прутья корзины, конечно, нельзя было пустить в еду, но можно было перелить в плошку и, опустив в нее несколько щепок, подвесить в улей, помогая пчелам быстрее восполнить запасы корма.

Закончив восстанавливать соты, я подогрела мрамор магией, чтобы легче было раскатывать полузастывший воск в тонкий пласт. Если все пойдет как надо, к зиме закажу вальцы с прорезанным узором сот, своего рода «чертежом» для пчел. Но пока лучшее — враг хорошего. Получившейся вощиной мы заполнили пространство между сотами и навощили оставшиеся пока свободными рамки.

Наконец все было готово. Позвав мальчишек, мы отнесли все на пасеку. Варенька, конечно, увязалась с остальными, передвигаясь так ловко, что нам почти не приходилось замедлять шаг.

Улей я пока установила на лавку, расположив на месте уничтоженной медведем колоды. Выставив рамки, я вытряхнула в улей пчел из роевни, пристроила кормушку и закрыла крышку. Оставалось только надеяться, что пчелы не бросят свой расплод и не отправятся на поиски нового жилища — но убедиться в этом я смогу не раньше чем завтра.

Когда мы уже подходили к дому, Полкан залаял. Не так зло и яростно, как ночью, но явно недобро. А следом я услышала стук копыт.

К крыльцу подкатила коляска. Двух дам я знала. Мужчина, сопровождавший их, был мне незнаком.

На вид лет тридцать. Высокие скулы, прямой нос с едва заметной горбинкой, черные брови над темными глазами, черные же кудри — хоть героя романа с него рисуй. Когда он выскочил из коляски, чтобы помочь дамам спуститься, стала заметна его военная выправка, как у Стрельцова. Но все же перепутать этих двоих, хоть и похожих ростом и сложением, было нельзя. В каждом движении Стрельцова сквозило то внутреннее достоинство, которое невозможно подделать. Этот же словно каждый миг позировал перед невидимой камерой — каждый жест был полон наигранной небрежности, выдававшей часы тренировок перед зеркалом. Улыбка, с которой он мне поклонился, казалась рассчитанной до миллиметра — чтобы продемонстрировать безупречные зубы, но не выглядеть простодушной.

И взгляд, устремленный на меня, был взглядом человека, привыкшего, что его внешность открывает любые двери.

Полкан прижался к земле, злобно рыча.

— Фу! — скомандовала я. — К ноге!

— До чего невоспитанная псина, — проворчал мужчина. Голос у него был под стать внешности — хорошо поставленный бархатный баритон.

— Полкан, иди на задний двор. Я справлюсь, — негромко сказала я. Пес, сделав вид, будто не понял, сел у моих ног, пристально наблюдая за гостями.

— Рада вас видеть, Ольга Николаевна, Дарья Михайловна, — не слишком искренне приветствовала их я. — К сожалению, не могу припомнить, когда имела честь быть представленной вашему спутнику.

Дарья Михайловна, вдова отставного майора, присутствовавшая на похоронах, уставилась на меня с удивлением. Ольга слащаво улыбнулась.

— Глафира Андреевна, не будьте так суровы к бедному Эрасту Петровичу. Он полон раскаяния и надеется загладить свою вину. — Она обернулась к нему. — Ведь так, господин Заборовский?

8

Первым моим желанием было скомандовать Полкану: «Фас!» Поверить в раскаяние этого типа могла бы только Варенька. Даже Дарья Михайловна, хоть и показалась мне на поминках недалекой, вряд ли была способна на подобную наивность. Или все же способна?

Теперь, после прочтения дневников Глашиного отца, картинка сложилась. Заборовский, оказавшись на постое в богатом имении — а отказаться принять офицера семья Глаши не могла, как не могли крестьяне окрестных деревень не пустить в свои дома солдат, — увидел цель и не увидел препятствий. Формальное сватовство не удалось, и тогда он решил, что после побега родителям станет некуда деваться, постараются прикрыть позор. Да только заложенное приданое оказалось для него сюрпризом.

Меня обдало холодом, несмотря на теплый солнечный день: а что, если бракосочетание было настоящим, а расстригу-священника он придумал, чтобы избавиться от не оправдавшей его ожиданий девицы?

Почувствовав мое состояние, Полкан напрягся и зарычал. Я опустила ладонь ему на голову. Нет. Как бы мне ни хотелось спустить на гусара пса — вон как блестят глаза Ольги. Она рассчитывает на скандал, публичный, учитывая присутствие Дарьи Михайловны.

И, значит, скандала я допустить не могу.

— Искреннее раскаяние очищает душу и возвышает ее в глазах Господа. — Я растянула губы в улыбке.

Варенька, стоящая за моим плечом, неровно вздохнула, видимо, тоже опасалась безобразной сцены. Я обернулась к ней.

— Варвара Николаевна, сделайте одолжение, пошлите кого-нибудь за его сиятельством и Марьей Алексеевной. Кому, как не исправнику, знать толк в раскаянии и искуплении, да и госпожа Пронская куда мудрее нас с вами.

— Кир… Граф Стрельцов просил передать, что ему нужно посетить Большие Комары, и Марья Алексеевна отправилась с ним.

В широко распахнутых глазах девушки читалось то самое искреннее раскаяние. Увлекшись делами, она совсем забыла об отъезде кузена.

Вот вечно так с гостями: и сваливаются на голову в совершенно неподходящий момент, и сваливают сами, когда как раз и нужны.