Хроника лишних веков

– Опасность миновала?
– тихо спросил я.

– Да, конечно!
– панически зашептал потомок.
– Выходите, выходите!

Он был взлохмачен, красен и весь в поту, глаза мутно сверкали. Он был одет в блеклую клетчатую сорочку, голубые и страшно выцветшие брюки и какие-то явно спортивного назначения тапочки.

– Извините, - затрепетал он, улыбаясь столь же панически.
– Пришлось ему налить, а то началось бы... Ну и самому пришлось... Да и с вами тут с ума сойти можно. А вы не хотите?

Что-то не хотелось. Совсем. Я отказал.

– С дороги-то?
– ошалело настаивал мой медиум.

Нужно было рассмеяться, показать себя живым человеком, а не призраком. Только мой смех как будто напугал его - улыбку скосило набок, ресницы снова затрепетали.

– Может, я чем-нибудь помочь могу?
– Он все еще не догадывался о смыслах моего чудесного явления.

Я пожал голыми плечами.

– Может, кому-нибудь из ваших родственников можно позвонить?

– Вряд ли, - вздохнул я, за миг успев многое вспомнить и о многом погрустить.
– Если и остались какие-нибудь очень дальние родственники или потомки, то уж я никак не выгляжу на все свои сто лет, чтобы смело показаться им на глаза.

– Действительно... вряд ли поверят, - согласился мой возможный правнук и вдруг, хлопнув себя ладонью по лбу, стал лихорадочно раздеваться.

Оставшись в одних узеньких белых... не знаю, как их пристойно назвать... он протянул мне разноцветный ком своей одежды:

– Нате! Примерьте скорей!

Я понял, что у него родился план, и решил не вносить лишней сумятицы.

Брюки обтянули меня вроде рейтуз, но я смолчал. Пока шла эта "примерка", мой медиум, повернувшись ко мне спиной, разглядывал стоявший на столе тот неправильный короб с матовым, слепым и немного выпуклым стеклом на передней стенке.

– Смотрите!
– блеснув сумасшедшим взглядом, пригласил он меня.

Я шагнул ближе. Слепое окошко было поражено крохотным пробоем, окруженным мелкой паутиной расколов... Я вспомнил вагонное стекло со звездочкой пули.

– Глазам своим не верю!
– прошептал волей раздевшийся потомок.

– Что это?
– вежливо спросил я, спокойно своим глазам, чего бы они ни увидели.

– Да я сам не знаю!
– дернул голыми плечами потомок.
– Я писал программу...
– и сдавленно вскрикнул: - Вы же из двадцатого года, ё-маё!

– Спокойно, - сказал я.
– Это не так далеко, как может показаться...

– Как вам объяснить...
– Рука у потомка сильно дрожала.
– В общем, это такая счетная машина... но намного сложнее... Но я представить себе не могу!
– И он опять взялся таскать себя за волосы.

– Я так понимаю, - решил я дать ему легкое слабительное для мозгов, - что я как бы пробил собой эту дырочку и залетел сюда, к вам.

Он замер.

– Вот именно...
– сказал он, наконец признав немыслимое, и улыбнулся.
– Как луч...

"Как верблюд в игольное ушко", - подумал я и сказал:

– Но вот, а вы волновались... Все не так уж страшно и немыслимо. Вы живы, и потолок на нас не рухнул.

– Да-да, - закивал он, - не рухнул... Вам подошло?

Жало всюду.

– Ничего, сойдет.

По телефонному аппарату он соединился с квартирой, имел восторженно-отчаянный разговор со своей супругой, пообещал ей "невероятный сюрприз", попрощался ненадолго, и, приходя в себя, алея щеками, представился:

– Виталий. Фамилия у меня смешная... Полубояр. Я - аспирант, занимаюсь тут...
– и замялся, ища объяснения для дикаря.

– Я все равно ничего не пойму, - упредил я его и представился в свою очередь.

Виталий объяснил, что из этого "закрытого института", в котором он служит, можно выйти только с помощью особого "пропуска", в котором содержится фотографическая карточка предъявителя.

Он выскочил раздетым из комнаты и, стремглав вернувшись, расхохотался.

В полочном отделении железного шкафа у Виталия была припасена смена грубой, рабочей одежды. Из груды старых, обшарпанных туфель он подобрал себе подходящую пару.

– Удивляетесь?
– поймал он мой исследовательский взгляд.
– До революции, при царе, интеллигенция не так работала...

Я затруднился ответить.

Выйдя и похлопав дверьми соседних комнат, Виталий сумел одолжить у кого-то пропуск, вернулся, выдал мне еще белый докторский халат и дал инструкцию:

– Будете выходить в этом халате, а я в этот момент отвлеку вахтера.

Все у нас получилось. Наружи, на темной улице, пройдя пару десятков шагов вдоль глухой каменной ограды, Виталий перебросил пропуск на территорию научного заведения. Хозяин пропуска откликнулся.

– Порядок, - радостно сказал мне аспирант Виталий Полубояр.

Это была не Москва. Город-нигде. Плоские, бледно фосфоресцировавшие параллелепипеды домов закрывали небо, мерцали легионы окон, и по всему сумрачному пространству беспрерывно тёк угрожающий и бесплодный гул... Меня даже повело и немного затошнило.

– Вам нехорошо?
– встревожился Виталий.

– Непривычно, - признался я.
– Чувствую себя потерянным.

– Здесь рядом, прямо за домами, Ходынское поле, - указал направление Виталий, догадавшись, что происходит со мной.
– Совсем рядом... Хотите, проедем по центру... по старой Москве?

Я закрыл глаза и понял, что впервые за пятнадцать минувших веков мне стало по-настоящему страшно. Но отступать было некуда...

Я кивнул.

– Сегодня днем там беспорядки были, - как-то без особого чувства сообщил он.
– У нас сейчас президент с Верховным советом воюет... вроде как "белые" с "красными"... но сейчас красные пошли громить...

Он произнес слово "телевидение", это физика передачи изображения на расстояние, о которой впервые говорили на Всемирной выставке в 1900-м году. Спустя век это станет главным источником новостей и агитации.

– Только у нас "белые" это бывшие самые "красные", - пояснил он.

– Так я и думал!
– догадался я...

Вроде как римляне из бывших гуннов повернули против своих. "Меняется не сущность, только дата", - верно заметил когда-то лорд Байрон.

Виталий разыскал авто "такси" - и вскоре мы влились в мерцающий поток разноцветных, обтекающих капсул...

– Посмотрите, подъезжаем к Манежной...
– сказал мой московский Вергилий.
– Университет.

Знакомые стены быстро проплыли мимо сознания. И в мертвенных отсветах чужого будущего, увенчанный кровавыми пятнами, проплыл мимо и канул - Кремль.