Хроника

Но что говорить, когда тем епископам, которых он не смог привлечь на свою сторону, [король] посылал такого рода дары, посредством которых рассчитывал отнять у них и епископство, и саму жизнь, а затем отдать епископство тем лицам, которые на все, что ему было угодно, давали бы свое согласие? Так, через какого-то лжемонаха он отправил Вернеру, архиепископу Магдебурга, некий порошок, который, как он уверял, был прислан ему из Италии его матерью⁸ в качестве целебного средства против многих болезней. И вот, мы видели, как этот [порошок] вложили в булочку, дали щенку и тот, [съев ее], тут же издох, и возрадовались, что епископ не вкусил подобной медицины.

После того как по Саксонии начали распространяться все эти слухи, невежественная чернь обрадовалась возможности подраться и угрожала разбить всех, кто дерзнет вторгнуться в ее землю. А знать испытывала сильную тревогу, ибо знала о подавляющей силе короля и о крайней незначительности собственных сил. Они увидели, что на стороне короля намерены биться франки, владевшие обоими берегами Рейна, швабы, баварцы, лотарингцы, чехи; а на их стороне - едва ли третья часть Саксонии. Ибо все вестфалы и все обитатели окрестностей Мейсена, подкупленные золотом короля, отпали [от общего дела]. Да и третья часть едва сохраняла верность договору, ибо королевские обещания постоянно откалывали от нее отдельных князей. Также все епископы, кроме четырех - Магдебургского, Хальберштадтского, Мерзебургского и Падерборнского⁹, - или открыто перешли на сторону короля, или со смятенным духом выжидали - на чьей стороне будет успех, чтобы затем спокойно присоединиться к [победителю].

В это время в Саксонии имели место многочисленные знамения. На лугу в Магдебурге видели, как вороны столь яростно дрались между собой, что перебили друг друга. Пастырские жезлы епископов, находясь в летнюю жару в часовне, так отсырели, что увлажняли руку того, кто их касался. В Штетербурге¹⁰ был деревянный образ Христа, распятого на кресте, с которого в те летние дни стекал столь обильный пот, что он не прекратился, пока не окропил чистое полотно и не наполнил даже некоторые сосуды. Когда Вернер, епископ Магдебурга, служил торжественную мессу и по обыкновению вложил в кровь Господню часть тела Христова, то эта часть погрузилась на дно чаши и плоть Христова обратилась в свинец. Когда некий священник в Магдебургской епархии, отнюдь не славный своим образом жизни, пришел во время причащения к причастию, то, подняв чашу, увидел, что вино не только символически, но и реально превратилось в кровь; испуганный ее кровавым цветом и гущей, он не стал ничего оттуда брать; но в великом страхе отнес ее в Магдебург, где она до сих пор почтительно сберегается. Что еще предвещали все эти знамения, если не муки народа, которые он позднее претерпел?^b

^cВ это время, когда умер доброй памяти папа Александр, ему наследовал Гильдебранд¹¹, он же Григорий VII, по роду занятий монах и архидьякон Римского престола; при нем из-за неслыханных заблуждений вся церковь подверглась расколу/ Хотелось бы привести здесь один достойный упоминания случай из его детства¹². Когда он был ребенком, его отец, плотник, был нанят в Риме за плату неким клириком для строительства своего дома. Между тем мальчик расположил во время детской игры срезанные палки в виде букв, хотя совсем не знал грамоты. Названный клирик, застав его [за этим занятием] и увидев, что сделал мальчик, сложил из этих букв такие слова: «Буду править от моря до моря». Сильно удивившись, он предсказал его отцу, что [мальчик] станет верховным понтификом апостольского престола. Поэтому он, как прежде задумал в душе, велел обучить его грамоте. Получив образование, [Гильдебранд] пришел ко двору императора Генриха и поступил в распоряжение его капеллана, записывая все, что тот велел. Был же он весьма смугл и некрасив лицом. Сын императора Генрих, будучи еще очень малым ребенком, увидел его и, испытывая презрение, говорил о нем многим [людям] насмешливо и непочтительно, чем часто вызывал смех императора. Однако императрица воспринимала это с неудовольствием и строго удерживала сына от этих оскорблений. Однажды ночью император увидел сон, будто сын его, подобно царю, сидит за столом, а этот школяр расположился напротив за другим столом, и осыпают они друг друга оскорблениями. Между тем он увидел, как на лбу этого школяра вырос рог, которым, схватив противника, он сбросил его в грязь¹³. Когда он рассказал этот сон императрице, та предсказала, что школяр этот станет папой и сбросит ее сына с трона. Император, беспокоясь за сына и надеясь изменить промысел Божий, схватил этого школяра и отправил в замок Хаммерштейн, дабы тот умер там от голода. Императрица, не имея сил вынести это, вступилась за него на собрании многих князей, представив императору постыдность того, что он из-за своего сна хочет убить человека. Освободившись таким образом, [Гильдебранд] отправился пить из источника философии. Презрев наконец земной мир, он взялся за постижение философской истины. Став, само собой, монахом, он вместе со своим аббатом часто приходил в Рим, пока наконец папа Бенедикт¹⁴ не призвал его и не назначил архидьяконом Римской церкви. Пребывая в этом звании, он, слыша дурную славу о жизни короля Генриха, часто из уважения к его светлейшим родителям убеждал его в письмах изменить свою жизнь. Став преемником Александра на папском [престоле], он, пока хватало терпения, не переставал делать то же самое, что позже станет более понятно из его писем, приведенных в соответствующем месте.

^cПапа Григорий, проведя собор, предал анафеме симонистов, то есть тех, кто продавал и покупал дары св. Духа, а также велел отстранить от службы алтарям николаитов, то есть женатых священников, запретив мирянам слушать их мессы. Поскольку этот блаженный папа взошел на престол без королевского согласия, с одобрения одних только римлян, были люди, которые утверждали, что он поставлен не канонически, но насильственно захватил папскую власть.^c Все же ясно, что не из-за какого иного обвинения вызвал он на себя гнев князей, как из-за того, что [отверг] ересь симонии, которая приносила им огромную прибыль; клириков же он сильно раздражил тем, что слишком рьяно боролся с нечистой язвой николаитов, отстранив сих нечестивцев от службы алтарям.

^dКогда Гебхард, епископ Пражский, ни просьбами, ни подарками, ни через друзей не смог убедить своего брата, князя Братислава, взять обратно свое решение и, удалив Иоанна, епископа Моравского, опять объединить оба епископства, то отправился в город Оломоуц, якобы для того, чтобы навестить епископа Иоанна; схватив его за волосы, он вместе с теми, которые были приготовлены к этому преступлению, подверг его бесчеловечным оскорблениям. По этой причине названные епископы отправились по приказу апокрисиария Рудольфа, который был направлен в Чехию папой Григорием по настоятельной просьбе князя, в Рим и представили папе свои письма. В те же дни в Рим прибыла Матильда¹⁵, могущественная дама во [всей] Италии, дочь итальянского маркграфа Бонифация. Все сословие сенаторов уважало ее, и сам папа разрешал с ее помощью духовные и светские дела. Гебхард был ее родственником по материнской линии. Когда она узнала об этом с его слов, то стала оказывать ему почет и рекомендовать его господину папе. Если бы ее не было в Риме, то Гебхард, конечно, потерял бы и свое доброе имя, и честь вместе со званием. При ее посредничестве и благодаря ее настоятельным просьбам, обращенным к папе, между названными епископами был заключен мир на условии, что оба они будут жить в мире и довольствоваться каждый своим епископством; если же этого не произойдет, то через 10 лет они опять придут к апостольскому престолу и получат решение по этому делу. Так, при содействии Матильды Гебхард был восстановлен в прежнем звании. Ибо кардинал Рудольф уже прежде, вынужденный волнениями среди чехов, оставил ему только должность священника.^d

Итак, в то время как этот блаженный папа Григорий часто призывал короля Генриха к исправлению жизни, а тот отсылал ему смиренные приветствия, извиняясь и приписывая свои распутства как юностью, так и дурным советам тех, которые играют большую роль при дворе, папа наконец призвал к покаянию некоторых из его друзей, по наущению которых захватил он многие епископства и монастыри. Когда же те оставили это без внимания, он отлучил их от общения католической церкви, а короля призвал ни в коем случае не вступать с ними в общение. Между тем король, собираясь вторгнуться с войском в Саксонию, отправил папе покаянные письма, в которых просил, чтобы тот апостольской властью исправил в церковных делах то, в чем он, возможно, поступил вопреки справедливости; в этом он обещал ему свою верную помощь. Папских легатов, которых тот отправил к нему и посредством которых призывал его к покаянию, он также обнадежил обещаниями. Легатами же были Гумберт, епископ Пренесте, и Геральд, епископ Остии. О том, как он по своему обыкновению нарушил эти обещания, будет сказано ниже.

A.1075

1075 г. ^a Рождество Господне король Генрих отпраздновал в Страсбурге. ^a

^b Герман, епископ Бамберга, был низложен властью папы Гильдебранда или Григория, как виновный в симонийской ереси. ^b

^c Между тем, когда столь продолжительный гнев короля против саксов более не мог уже оставаться тайным, князья Саксонии как по отдельности, так и все вместе отправили королю настойчивые послания, как письменно, так и без писем, умоляя лишь об одном: чтобы он, созвав княжеский сейм, или указал виновных и, доказав их вину, наказал по суду, или вернул им свою милость, если бы выяснилось, что они невиновны. Но, узнав, что он думает только о том, как бы их погубить, они направили послания князьям, которые были вместе с ним, и смиренно просили их смягчить дух короля. Из них мне хотелось бы привести письмо, отправленное Зигфриду, архиепископу Майнцскому, Вернером, архиепископом Магдебурга, при участии всех епископов, герцогов и графов, а также всего духовенства, мирян, великих и малых; ^c в нем к предпосланному смиреннейшему обращению было добавлено следующее:

1075 г. – ----

1075 г.

^a-a Ламберт Херсфельдский, 1075.

^b-b Эккехард, 1075.

^c-c Бруно, 41-56.

^d-d Бруно, 64.

– ---

^c«Господин наш король, став юношей, стал править самостоятельно, отбросив советы князей; поддавшись влиянию тех, которые не думают ни о справедливости, ни о благе, он вопреки обычаю постоянно искал случай нас утеснить, добро наше отнять и передать своим любимцам, причем не за какую-либо нашу вину, но лишь потому, что у тех ничего подобного - или вообще ничего - не было дома, и земля наша им приглянулась. И вот, укрепленные [места] нашего края он занял сильнейшими замками, разместил в них вооруженных людей, которые или заставляли нас служить им подобно рабам, или убивали тех, кто хотел защитить [свою] свободу. Сколько бед, обид и ущерба претерпели мы в наших телах, женах и владениях и как милосердие Божье на время избавило нас от них, мы опускаем, ибо верим, что все это вам прекрасно известно. После того как улеглась эта буря и он вернул нам свою милость, мы не знаем, в чем опять провинились перед ним и за какие наши вины он опять начинает против нас войну. Земли, которые, как он жаловался, у него отняты, мы вернули его послам, и те сами сказали, что не осталось уже ничего, что следовало бы вернуть. Замки и укрепления, которые он велел разрушить, мы разрушили, кроме тех, которые он сам разрешил сохранить согласно нашему желанию. Вы обвиняете нас в разрушении его монастыря и могил сына и брата, тогда как слышали, как это случилось, и знаете, что мы в этом не виноваты. Никому из нас не хотел он доверить разрушение этого замка, но возложил этот труд на своих друзей. Те же, ленясь и пренебрегая [поручением], желая побыстрее совершить то, что им приказали, велели собраться живущим по соседству крестьянам и дали им власть разрушать. Крестьяне же, как то и свойственно невежественным и претерпевшим от этого замка много зла мужикам, когда никто не явился, чтобы их обуздать, не пожелали оставить от него ничего, что можно было бы опять восстановить. Позднее мы, как смиренные рабы, неоднократно отправляли нашему господину королю послания с многочисленными просьбами, чтобы если ему кажется, что мы виновны перед ним в этом или каком-то ином деле, то пусть нас судят князья, и мы или будем оправданы их приговором, или понесем наказание. Так как до сих пор мы не смогли получить ничьей помощи в том, чтобы заставить его принять это послание, то, пав к ногам вашей святости, все мы умоляем вас соизволить смягчить гнев господина нашего короля против нас и уговорить его поступить со всем народом так, как он поступил бы с отдельным человеком, а именно не пытаться разорять нас яростью войны прежде, чем будет доказано, что мы - виновны и не желаем искупать свою вину. Он получит от нас все гарантии безопасности, какие назовете вы и прочие князья, пусть только придет к нам без войны, и либо накажет нас по вашему приговору, если мы того заслужили, либо отпустит в мире со своей милостью, если нас признают невиновными. Если это его не устраивает, то пусть велит собраться своим князьям в любой части своего королевства и явиться туда тем из нас, кого он желает видеть, предоставив им гарантии безопасности, и поступит так, что вы велите с нами поступить. Передайте это нашему господину и убедите его ради страха Божьего вспомнить, что мы - люди, и не губить нас, невинных, на погибель своей души. Если ваши высочества будут праздны или менее благочестивы в сих неотложных делах, то пусть суд Божий отнимет у вас наши души. Если же король, возможно, не захочет прислушаться к вашему совету, то мы умоляем вас не быть орудием его ярости, не служить его гневу и не подвергать опасности свою жизнь и душу».

Каждому из вельмож тех краев саксонские князья отправили послания - письменно или на словах - аналогичного содержания. Наконец, они получили от короля суровый и отнюдь не милосердный ответ, что только в том случае они заслужат его милость, если без всяких условий отдадут под его власть самих себя, свою свободу и все, чем они владеют. Но те отказались это сделать, ибо неоднократно убеждались на опыте, как опасно полагаться на его милость.

Когда король праздновал в Майнце Воскресение Господне¹, посол от саксов пришел туда с письмами, вручил их Удо, архиепископу Трирскому, который в тот день служил мессу и как раз, стоя на кафедре, читал народу проповедь, и от имени всех саксов просил его ради любви Божьей зачитать их всему народу. Когда же король запретил ему это делать, посол сам раскрыл всему народу содержание писем и умолял всех, которые боятся Бога, не подымать [против них] оружие до тех пор, пока вина их не будет доказана. Тогда Рудольф, герцог Швабии, не забыв о договоре саксов с королем, заключенном против него, призвал короля не оставлять безнаказанным оскорбление, нанесенное Богу, а также ему и князьям, и обещал ему свое содействие всеми силами, какими располагает. То же самое сделали и все остальные князья, одни - соблазненные обещаниями, другие - которых было большинство -под угрозой смерти.

Когда саксы узнали про это, то отправили к королю и прочим князьям еще ряд посланий, [прося] их не карать мечом невинных, ибо если будут найдены виновные в оскорблении величества, то они и сами готовы наказать их согласно приговору [князей]. Тогда король передал архиепископу Магдебурга вместе с некоторыми другими свою милость, сказав, что, следуя совету друзей, решил не губить весь народ и исполнить все это в том случае, если они удалятся от его врагов и выдадут ему Бурхарда, епископа Хальберштадта, герцога Отто, пфальцграфа Фридриха и прочих, чьи имена назвал. На это послание с согласия тех, кого он требовал выдать, был дан ответ, что они согласны предстать перед ним при условии, что судить их будут князья от обеих сторон, которые либо докажут их вину и осудят своим приговором, либо оправдают и король вернет им свою милость. Но Вильгельм^cфон Лутислебен ^cи Фридрих фон Берг, увидев, что началась уже открытая война, забыли о клятве, которую дали вместе с прочими саксами, а также о том, что они-то и были главной причиной войны, по-предательски покинули отечество и ночью перебежали к королю, врагу их родины. Так что позднее ни друзья, ни враги не имели к ним веры, но и те, и другие питали к ним презрение, как к предателям и ничтожествам.^c