Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

— О чем ты? Кому, как не тебе, знать, что на войне надо быть готовым к любым неожиданностям. Мне нужны все люди, которых ты сможешь привести во дворец, и как можно скорее. Арад-бел-ит мой сын… любимый сын, и именно поэтому я должен удержать его от опрометчивых поступков. А иного способа, чем показать силу, я не вижу.

— Я могу переговорить с Набу-дини-эпишей? Если снять солдат со стен города, уже через час у нас будет две тысячи воинов.

В разговор царя и туртана вмешался Шумун, никогда раньше не позволявший себе этого:

— Мой повелитель, я видел во дворце тех, кто должен сейчас стоять на стенах. Боюсь, наместник встал на сторону твоего сына.

Син-аххе-риб посмотрел на него с благодарностью и печалью.

— Тогда вся надежда на Санхиро, — немного подумав, сказал Гульят. — Его эмуку находится в Калху. Если послать гонца сейчас, к полуночи все пять тысяч конников будут во дворце.

— Тогда поторопись, мой добрый друг.

Син-аххе-риб вошел в тронный зал только час спустя, даже не взглянув на сына, — все в этом сразу увидели плохой знак, — был задумчив, потом, словно о чем-то вспомнив, посмотрел на Бэл-ушэзибу. И, заняв трон, сразу позвал астролога, чтобы спросить о настроениях, царящих среди жречества. Царь долго внимал его тихому голосу, стараясь ничего не пропустить, пока не пришел к выводу, что за всеми речами кроются лицемерие, осторожность и страх, и тогда оборвал этот длинный монолог одним взглядом. Потом спросил:

— Что говорят звезды, кто станет следующим царем — Арад-бел-ит или Ашшур-аха-иддин? И ждет ли меня счастливая старость в кругу семьи, где благодарные дети заботятся о своем родителе, братья живут в мире, а внуки боготворят своего деда?

Ком застрял в горле у Бэл-ушэзибу. Как угадать настроение царя? Кому отдать предпочтение? Старшему сыну или младшему? Или сказать правду, что было немыслимо?

Жрец ждал этого вопроса. Давно к нему готовился, сверял по звездам человеческие судьбы, пытался заглянуть в будущее. Он был уверен, что Син-аххе-рибу осталось жить недолго, Ассирию ждут хаос и войны, а его сыновья умрут еще молодыми. Оба и скоро… Но куда правильнее сказать царю то, что он хочет услышать, а еще лучше — что уже было однажды проговорено, и тогда его слова будут подтверждены, так или иначе, той же Закуту, которая обязательно узнает, о чем была эта беседа.

Он выжидающе посмотрел на Арад-бел-ита, с него перевел взгляд на Ашшур-дур-панию, и вдруг обжегся о взгляд Набу-аххе-риба, отчего сразу засосало под ложечкой.

После этого заговорил дребезжащим голосом:

— Звезды говорят, что ты будешь править долго и счастливо. Вместе с Ашшур-аха-иддином и твоей женой Закуту. Об Арад-бел-ите они молчат. Значит ли это, что с ним приключится беда? — не думаю. Явных свидетельств этому нет… Так было и раньше. Я знаю лишь одно: твой старший сын прогневал богов, когда по твоему приказу разрушил храм бога Мардука в Вавилоне. Отсюда и многочисленные страдания, свалившиеся на царевича и его близких. Одного боюсь: если он станет царем, несчастия могут обрушиться и на Ассирию. И тогда уже поправить ничего будет нельзя.

Царь на это ничего не ответил, не подал виду, что удивлен или расстроен, но жрецу приказал удалиться, называя про себя его малодушным трусом.

«И ведь не то странно, что ты меня не боишься, а то, почему дрожишь, стоило Набу-аххе-рибу посмотреть на тебя».

Ничто не ускользало от внимательного взгляда Син-аххе-риба.

— Хвала богам, что в этот трудный час по первому моему зову вы собрались в этом зале, — заговорил царь. Потом он вспомнил о законах предков, сказал, кого надо чтить, кому не прекословить, кто первый и главный судья и чье слово непререкаемо, а под конец своей речи с искренней горечью в голосе посетовал на ссоры между ассирийцами и сказал, что все они должны быть одной семьей. Сказано же было так, что стало понятно: Син-аххе-риб готов выслушать Большой Совет, как того требовали обычаи, но при этом решающее слово оставлял за собой.

После этого царь дал высказаться Арад-бел-иту, который сообщил то, о чем все и так давно все знали: о злодейских убийствах трех наместников, что произошли почти одновременно и, по странному стечению обстоятельств, на сороковой день после смерти сына Шарукины, — не забыв во всем обвинить богов.

Набу-аххе-риб его перебил, словно бросил кость голодному псу:

— Если боги… кого и хотели наказать… так это нашего дорогого Арад-бел-ита… и его жену… чтобы лишний раз напомнить ему… что не пристало царевичу искать врагов там… где их нет… когда опасности и без того подстерегают нас… со всех сторон.

— Тебе бы заткнуться, жалкий червь, когда говорит наследник престола, — произнес Арад-бел-ит, сжав кулаки так, что побелели костяшки.

Син-аххе-риб поднял руку, призывая обоих к согласию и сдержанности, хотя бы перед лицом их властителя, и обратился к сыну:

— О чем говорит наш достопочтимый Набу? Я хочу знать.

И поскольку царевич замешкался с ответом, царь посмотрел на жреца.

Тот смиренно поклонился, ответил с высоко поднятой головой:

— Весь последний месяц… внутренняя стража только и делает… что пытается отыскать нити… которые связали бы Ашшур-аха-иддина и твою старшую жену Закуту… со смертью несчастного младенца, о повелитель!.. Сотни людей без вины отправлены на плаху… Многие спасаются бегством…

Царь сверкнул темными очами, взглянул на Арад-бел-ита:

— Это правда?!

И без слов, по одному лицу принца понял, что все так и есть.

От гнева у Син-аххе-риб осел голос, но его речь все равно показалась раскатами грома, такая вокруг воцарилась тишина.

— У тебя есть только одно оправдание — сказать, что ты нашел искомое.

Арад-бел-ит молча проглотил обиду, опустил глаза, чтобы не смущать и без того рассерженного отца, но подтвердить ничего не смог.

Заговорил Зерибни:

— Владыка, ты знаешь, что каждый из нас готов умереть за тебя и твоего сына, но разве не справедливости ты жаждешь, когда вершишь свой суд? За этот месяц внутренняя стража трижды допрашивала моих людей, многих пытала, лишила жизни моего писца, только за то, что он однажды посещал дворец принца, пятеро детей остались сиротами.

Выступил Скур-бел-дан:

— Взяли штурмом дворец моего кравчего, у которого зимой умер во младенчестве сын… И в чем только подозревали, не понятно!

Запинаясь, стал вещать Адад-шум-уцур, рассказал о том, как внутренняя стража хватала жрецов, искала тех, кто знает толк в детских болезнях, и таких допрашивала с особым пристрастием, многих покалечила, кого-то не вернула вовсе…

Все осмелели, стали говорить громче, жаловаться на притеснения и произвол стражников, а главное, отовсюду слышалось все растущее беспокойство за свою жизнь. Никто не осмелился бросить прямые обвинения царевичу в причастности его к убийствам наместников, но вряд ли в этом кто сомневался.

«Он все испортил, — думал Син-аххе-риб. — Кто его поддержит? Аби-Рама, да еще, может быть, пара мелких сошек, в чьей помощи Закуту не нуждается вовсе. Остальные пойдут за Ашшур-аха-иддином. И уже ничего не поделаешь. А Бэл-ушэзибу, безусловно, прав: отдай я трон Арад-бел-иту, Ассирия погрузится в пучину безвластия».

— Как же они похожи на стаю бродячих псов, что из-за голода пытаются забрать у льва его законный ужин, — пробормотал Арад-бел-ит.

— Не стоит тянуть, мой дорогой брат. Если мы хотим нанести удар — сейчас самое время, — шепотом напомнил об их плане Набу-шур-уцур.

Царевич медлил с ответом. Отдав приказ ввести во дворец верную ему стражу, он так и не решил для себя, как поступит с царем после того, как захватит власть. Оставлять его в живых было бы самоубийством, казнить — трусостью.