Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга третья. Табал

Жену он не жаловал, давно не спал с ней, лет семь или восемь; если терпел ее присутствие во дворце и вынужден был брать с собой на пиры к царю, то только потому, что она была подругой Закуту. Сыновей — двадцатипятилетнего Хэидэра и двадцатитрехлетнего Ходадада — боялся, видя в них угрозу своей жизни, поэтому и держал подальше от себя, поставив обоих во главе небольших гарнизонов на границе провинции.

Дилшэд помог господину раздеться, уложил в постель, накрыл одеялом, встал в изголовье.

Каас появилась в его спальне бесшумно, встала в дверях, покорно опустила голову: полная, рыхлая, но все еще красивая сорокалетняя женщина. Она, конечно, знала о том, как прошла операция, что надежды ее напрасны, а позвали ее лишь для того, чтобы унизить, но подыграла как могла.

— Мой господин, неужели это правда, что твоей жизни больше ничего не угрожает? — произнесла она с радостной дрожью в голосе.

— Кто? Кто распространяет эти нелепые слухи? — притворившись умирающим, спросил Ша-Ашшур-дуббу. — Посмотри на меня, разве ты не видишь, как я страдаю? Подойди ближе, моя любимая жена, мне тяжело говорить.

Каас приблизилась к ложу, подняла на мужа растерянное лицо, пустила слезу.

Тут Ша-Ашшур-дуббу не выдержал и расхохотался.

— Поверила! Поверила! — принялся кричать он сквозь смех. — Думала — все! Куда там! Я еще тебя похороню. И никогда — слышишь, никогда — ни Хэидэру, ни Ходададу не стать наместниками вместо меня! Пусть женятся, заводят детей, вот тогда и поговорим о том, кто займет мое место! Пусть наконец порадуют меня внуками.

Каас неожиданно улыбнулась, но так, что у Ша-Ашшур-дуббу холодок пробежал по коже.

— Так ты для этого меня звал, дорогой? Чтобы обсудить женитьбу наших сыновей? Тогда самое время.

— С чего ты решила? — вздрогнул наместник, услышав в этих словах скрытую угрозу. — Почему это самое время?

— Несколько дней назад я получила послание от царицы. Она сообщает, что хочет сосватать одну из дочерей Ашшур-дур-пании нашему сыну Хэидэру.

— Несколько дней назад? — возмутился Ша-Ашшур-дуббу. — И почему же я узнаю об этом только сегодня?

Он присел на постели и внимательно посмотрел на жену, черты его лица неожиданно смягчились.

— Всегда помни, что мне небезразлична судьба моих сыновей. А что сам Ашшур-дур-пания? Он что говорит?

— Он согласен, если только ты не будешь этому противиться.

— Ты шутишь, противиться! Породниться с царским кравчим и лучшим другом Закуту!.. Постой, но у него ведь есть и другие дочери. Ты не думала о том, чтобы пристроить еще и Ходадада?

— Думала, и обязательно устрою, если ты дашь свое согласие, — с улыбкой подтвердила Каас.

— Да согласен я, согласен, — довольно откликнулся наместник, и неожиданно сам для себя взял жену за руку.

По телу Каас пробежала дрожь.

— Ты знаешь, а я ведь и правда хочу внуков, — вздохнул Ша-Ашшур-дуббу.

Но смутившись своей слабости, он тут же стал выпроваживать жену, пожелал ей спокойной ночи, добрых снов, а когда за ней закрылась дверь, лег поверх кровати и задумался. Оказывается, — он и сам не верил в это, — в нем жило что-то такое, что теперь заставило биться его сердце иначе, что разбудило в нем теплоту и нежность.

Какие глупости, отмахнулся от собственных мыслей наместник. Ну, поженятся они, обзаведутся семьями, детьми… Мне-то с этого что?

Он вдруг вспомнил, как впервые взял в руки старшего сына, гордый собой, поднял его над головой, смотрел на Каас, от чьей красоты тогда нельзя было отвести глаз, и воздавал хвалу богам за подаренное ему счастье.

А ведь когда-то он действительно любил ее.

С этими воспоминаниями Ша-Ашшур-дуббу и уснул. Счастливый и умиротворенный.

Дилшэд, изучивший за многие годы сон своего господина, уверенный, что теперь его не разбудят ни гром, ни молния, обошел кровать справа, взял одну из подушек. И накрыл ею наместнику лицо, навалившись всем телом. Ша-Ашшур-дуббу проснулся, попытался сопротивляться, но усилия его были тщетны, и менее чем через минуту он затих.

***

За три недели до начала восстания.

Ассирия. Провинция Арпад

— И она не сомневается в твоей преданности? — Бальтазар недоверчиво посмотрел на старуху.

— А как иначе? Ведь это я помогла ей избавиться от соперницы и вернуть любовь мужа.

— Хм… избавиться от соперницы, допустим, дело нехитрое, а как ты справилась со вторым? — усмехнулся мужчина.

— Ты прав, это дорогое удовольствие… цыпа, цыпа, цыпа, — разговаривая, старуха кормила цыплят. Рассыпая по полу зерно и толченую скорлупу, она одним глазом следила за птицей, а вторым, не мигая, за дорогим гостем. — Это зелье сварить непросто: там и травы, и корнеплоды, и кое-какие грибы, даже ягоды, но самое главное — высушенный яд каракурта. Ведь что для мужчины главное? Чтобы то, что есть у него между ног, всегда стояло как кол. Последние три или четыре месяца Мара подмешивает это снадобье наместнику в вино. Зазаи наверняка уверен, что это она вызывает в нем такую страсть. То же самое средство я дам ей и в этот раз, но сегодня оно во сто крат сильнее, чем обычно.

Глаза Бальтазара стали неподвижными, взгляд — колючим.

— А ведь ты тоже озабочен этой бедой. Что, молодая жена все соки выпила?

— Беспокоишься о моем здоровье?

Старуха все поняла: что обидела, что потревожила свежую рану, и, не желая будить лиха, зная силу этого страшного человека, посмотрела на небо.

— Пойдем-ка в дом. Солнце уже высоко. Вот-вот проснутся соседи, а они у меня любопытные.

— Нет. Не пойду. Мне предстоит долгий путь назад. К вечеру надо быть в столице. Меня может хватиться царь… Промашки не случится?

— Не переживай. Ее евнух приходит после обеда, ближе к вечеру. К утру все будет кончено.

— Тогда до утра ты должна исчезнуть. Тебя станут искать по всей Ассирии. И новые враги, и старые друзья. И лучше тебе не попадаться. Отправляйся на север, в Хаттусу. Пересидишь там какое-то время.

Старуха тихонько и скрипуче засмеялась.

— Бережешь меня. Нужна я тебе еще… Только к чему мне так далеко забираться? Я найду где спрятаться.

— Делай что велено… Это тебе на дорожные расходы, на первое время, — Бальтазар снял с пояса тяжелый кошель, полный серебра, и бросил его старухе, ловко подхватившей кошель на лету. — В Хаттусе найдешь киммерийца Эрика, царского конюшего. Он даст тебе кров.

— Уж не к самому ли киммерийскому царю ты подбираешься, мой господин?

— Ты стала слишком любопытной, — нахмурился гость.

— А что еще кроме любопытства мне остается? Ведь я уже не та, что раньше, — в голосе послышалась обида.

— Ну, ну, довольно, Кара, — смягчился Бальтазар, впервые за всю их встречу назвав ее по имени.

— Значит, помнишь еще, как меня зовут.

— Я слишком многим тебе обязан, чтобы забыть, — уже намного тверже произнес он, быстро овладев собой. — Мне пора.