Хроники хвостатых: Ну мы же биджу...

Ну всё, доигралась.

Феанору хватило еле заметного жеста, чтобы Хару ухватила вяло сопротивляющегося Хвостатого за шкирку и утащила его за угол к остальным. Поэтому когда Шио всё же открыла и на автомате поклонилась, поблизости никого не было; оно и к лучшему – лишние, хотя неправильно называть их так, уши ни к чему.

Выглядела девушка неважно. Синяки под глазами, неухоженные волосы, осунувшаяся и похудевшая; посерела, затихла и потухла. Осталась лишь крохотная искра в груди, что истает при окончательной и бесповоротной смерти брата-напарника, и эту искру необходимо было осторожно раздуть в необузданный пожар.

– Господин...

– Тише. Ты разбита, но ещё не всё закончено.

– Но...

– Выслушай меня, – мягко, но настойчиво.

– Да. Конечно.

Подчиниться было проще, так как возражения тратили слишком много энергии. Её уже и так практически не осталось.

Хару закусила губу.

– Хару-сан, вы так себя искусаете.

– Отстань... – женщина осторожно выглянула из-за угла. Феанор что-то говорил, но тихо, ничего не разобрать.

Боги, она не собиралась подслушивать!

Нет, нет... Это просто волнение.

Шио стояла, опустив голову. Сердце сжималось при виде её: казалось, девушка еле стоит на ногах, бледная, пепельная, руки безвольно висели вдоль тела... Вряд ли она что-то слышала из того, что ей говорили, однако Хару была уверена, что Феанор слишком умён, чтобы вкладывать в слова слишком много смысла.

Слишком многое понимает.

Наверняка акцент на интонациях, мягких и успокаивающих бурю в истерзанной душе. Ветер, что задувает крохотный огонёк, должен улечься, чтобы дать пламени свечи разгореться до костра, а потом вновь возникнуть, но уже другой, радостный и буйный, не воющий, чтобы взять огонь за руку и дать алым всполохам разгуляться повсеместно.

Когда Шио подняла взгляд, женщина мгновенно поняла – подействовало.

Глаза щипало. Грудь раздирало от боли, будто кто-то вырывал оттуда куски сочащегося вредоносным гноем мяса, очищая рану. Осторожно, не желая вредить, но резко, чтоб закончить процедуру как можно быстрей. Земная жестокость и кровь из дыры, божественное милосердие и ласка с забинтованных рук господина Феанора.

Всё – чтобы подарить больной долгожданное облегчение и возможность вновь дышать, пусть сбито и рвано. Но жить.

Хоть как-нибудь.

Не выдержав накатившей слабости, Шио покачнулась, почти падая. Почти – потому что аккуратно подхватывают и обнимают, не сильно, но как-то по-отечески. А она очень любила отца и так соскучилась.

Плечи затряслись сами собой; девушка заплакала. Её трясло, лицо было мокрым, а деликатное объятие Феанора – словно нырнуть в раскалённое, но не причиняющее сейчас вреда, солнце. Горячо так, что дышать нечем, но не обжигает, хотя глотать кислород, скорее всего, сложно из-за слёз и потому, что успела позабыть.

– Плачь, не стыдись, – негромко произнёс он, гладя по затылку, как ребёнка. – Выплесни всё. Плачь... А затем – стань тем, кем должна быть.

Голос негромкий, похож на потрескивание дров, спокойный, но не ледяной. Шио не обманывается, господину Феанору далеки её переживания, он давно позабыл о тех эмоциях, что разрывают её на куски, но прожил много дольше всех и видел достаточно, чтобы понимать и без этого.

Шио давилась слезами. Слушая его «указания», она рыдала и, несомненно, была безутешна. Руки Феанора, все в бинтах, белая перевязка тянется от края длинных рукавов до пальцев, удерживали на грани, не давая впасть в истерику и убежать обратно в комнату, подальше от искажённых глаз остальных лис.

– Я... ха... я больше не буду плакать. Только, – всхлип, – сейчас...

– Это обещание?

– Да... пока Курама не вернётся... я не заплачу.

– Ты молодец. Ты сильная. А сейчас – плачь...

И кицунэ плакала, пытаясь не согнуться от чувства вины и тоски. Мир вздрогнул и ожил, время, прорвав иллюзиорную плотину, потекло дальше.

Становилось легче.

The end of flashback.

Шио тихо, грустно засмеялась.

– Мне до сих пор стыдно за своё поведение... – она провела рукой по лицу, жмурясь.

Чтобы лучше вникнуть в рассказ, Хината сидела с закрытыми глазами, представляя и смотря; Гаара, наоборот, пристально наблюдал за Ёко, ловя малейшие изменения и пытаясь их понять, проанализировать, чтобы хоть так научиться понимать окружающих с их чувствами. Выражение лица. Движения губ, век, жесты, поза...

Эмоции.

Тоска? Боль?

Восхищение «господином Феанором», для Собаку безликим?

– Отношение с Советом... Это и что-то общее, как с правителями, и что-то очень индивидуальное, личное, чего я не смогу объяснить, – девушка взъерошила волосы, стараясь подобрать нужные слова, такие, чтобы вызвать лишь нейтральную реакцию.

Жестокость и милосердие.

Сила и снисхождение.

Безумие и холодный расчёт.

Смертные боги.

Но, не зная Совет, лишь по чужим рассказам, этого не понять, так что нечего пудрить им головы.

– В общем, всё не так просто...

– И ты сдержала обещание?

Хьюга вздрогнула и открыла глаза. Шукаку стоял у порога, прислонившись к косяку и скрестив руки на груди, и было неясно, давно ли он там. Тануки выглядел неожиданно серьёзно, точнее, непривычно, и смотрел в сторону, не поворачивая в комнату головы.

Даже хмурился.

– Ну, так что? Сдержала обещание? Ни разу не заплакала?

Ёко поднялась, в воздушной, пронизанной светлыми лучами с улицы, тишине пересекла комнату и остановилась к нему вплотную. Шатенка, переняв защитный жест у Хинаты, обняла себя руками и улыбнулась, совсем не натянуто.

Фальшиво.

А с её искривлённых губ легко сорвалось короткое:

– Да.

Тануки внутренне вздрогнул, так как это «да» кольнуло холодом куда-то под сердце. Парень точно знал, что ей было все эти годы – для хвостатого тоже не миг – ей было тяжело, ему даже не обязательно было спрашивать, всё и так напоказ...

Что за железная выдержка у неё?

– Где Сейрам?

– А.. внизу сидит...

– Ну, тогда я проверю, как там она, ладно?

Вопрос был больше риторический. Кицунэ махнула рукой своим недавним слушателям, зачем-то крепко, чисто платонически, обняла Шукаку за шею, на мгновение обвив тёплыми руками, и вышла.

Хьюга виновато опустила голову.

– Шио... Ей, наверное, тяжело об этом было говорить.

И хоть девочка планировала эту фразу, как вопрос, но вышло утверждение, просто потому, что это было слишком очевидно. Собаку нахмурился, ловя ускользающую сквозь пальцы, но, несомненно, важную мысль.