Хроники хвостатых: Ну мы же биджу...

Женщина разлетелась вихрем песчинок, и ответ его прозвучал в воздух.

Шукаку услышал приглушённый детский плач, словно его источник был где-то очень далеко, и закрыл глаза.

«Будем знакомы, Гаара...»

Теперь главное не рехнуться.

«Ммм... Где я? Я что, умер?»

На фоне произошедших за последние десятилетия событий в его жизни и общей ситуации, где подсознание ловко выставила блок в виде безумия, это было весьма обнадёживающее предположение, но, к счастью или к сожалению, ошибочное. Наверное, всё же к счастью, так как умирать тануки пока что не хотел.

Когда Шукаку попытался пошевелиться, он понял две простых вещи. Во-первых, он на самом деле всё же не помер. Во-вторых, у него всё болит так, что мысли мгновенно смешались в кашу, стоило ему пошевелить пальцем, чтобы было гораздо хуже, чем после самых жёстких тренировок из тех времён, когда он к ним совсем не привык.

Зато у него была рука: материальная, родная рука, не оторванная и не лапа! И это тоже обнадёживало.

Итог – живой и, похоже, где-то снаружи, так как его щеки коснулся прохладные свежий ветерок, а что-то, что можно было принять за траву, щекотало уши. Вот только где находится это самое «снаружи»?

А может, стоит глаза открыть?

Ну, открыл. Ну, ослепило его солнце – яркое-яркое, хотя не слишком тёплое, светлое и утреннее, чей вид Шукаку уже успел позабыть. И хоть тануки так и не понял, где он находится, зато теперь мог быть уверен в другом.

Наконец-то он был свободен. Свободен после стольких лет заточения...

Ну неужто всё?!

Шукаку жадно вдохнул чистый воздух, и запахи леса, холодной с ночи травы, росы вскружили ему голову; тануки мгновенно опьянел, словно он не дышал, а пробовал игристое, такое непривычное после саке сладкое вино.

Следом навалились звуки – и их было столь много, что тануки не смог сдержать удивления. Кроны высоченных деревья, далеко-далеко, перешёптывались друг с другом, то ли шмель, то ли другое насекомое копошился где-то слева, жужжа, а отчётливей всего он слышал журчание реки. Шукаку, жмурясь – ему пришлось закрыть глаза, так как свет солнца оказался слишком ярок – представлял, как ныряет с разбегу в прохладные воды, и это при том, что не так уж все тануки любят плавать.

Как же ему было хорошо...

Как же он был счастлив в эти первые секунды.

Но всё же стоило осмотреться. На этот раз Шукаку поступил умнее: перед тем, как открыть глаза, он повернул голову на бок. Перед глазами рябила зеленью слегка примятая, но мягкая и длинная трава, а дальше – деревья-деревья, их корни, могучие стволы и тени между ними... Гигантские деревья, здоровенные.

И вправду лес, угадал.

Жутковатые кустики...

В голове немного прояснилось. Постепенно приходили воспоминания: не совсем свои, но пропущенные через призму восприятия Гаары – мутные, неясные в большинстве, а некоторые, наоборот, чёткие, выпуклые и яркие. К примеру, у кустов вдруг появилось весьма говорящее название – Лес смерти. Затем он вспомнил об экзамене на тюнина и отстранённо подумал, как хорошо думается лёжа.

Вставать не хотелось, мысли он отпустил, чтобы не перегружать голову.

«Экзамен, Лес Смерти, Гаара: знать бы, что с ним и где он, – бой, отключка, жар, Шио...» – мерно тёк в голове поток и совсем его не напрягал. Шукаку впервые порадовался, что не до конца утратил искусство медитации.

Минутку, Шио?!

Парень едва не подскочил, но вовремя вспомнил, что его состояние близко к многократно похмельному. Но Шио в систему определённо не вписывалась. Его голове, кажется, всё-таки предначертано было лопнуть.

Тем временем до Шукаку донеслись чьи-то голоса. Возможно, кто-то его заметил, а может, этот же кто-то заметил, что он наконец очнулся. И, с одной стороны, болела голова, но с другой – чесался нос и сильно хотело пить. Так что пора бы прекратить изображать из себя безжизненное тело и перестать валяться.

– Парень, ты жив? – спросил у него чей-то женский голос с нотками скуки и перманентного хамства. Никаких мыслей о его владельце не было.

«Это ко мне обращаются?» – меланхолично подумал Шукаку и решил притвориться мёртвым.

А вдруг сработает?

– Шука-а-ку-у... – протянул кто-то ещё, и на этот раз что-то было в этом отдалённо знакомое. Хорошенько поразмыслить над этим тануки не успел.

– Да у него ж глаза открыты! – возмущённо, голос номер один. – Подъём!

Ему повезло – он успел перевернуться на бок. И глухо застонать от боли в затёкших конечностях. Ох, несчастные его ножки, несчастные его ручки, что ж больно-то так...

– Сейрам, ты чего сделала? – недовольно.

О, знакомое имя... Шукаку блаженно улыбнулся в пустоту и начинал всерьёз думать, как бы отключиться обратно.

– Я ж тихонько! – громко, даже слишком; тануки отвык от шума – И вообще мимо.

– Ты его чуть не убила, – такое же недовольное фырчание, но, кажется, в его смерть от чьих-то неизвестных рук – или ног? – мало кого волновала на самом деле.

– Да говорю, я не сильно била! – уверенно или самоуверенно. – Ну, не так сильно, чтобы пробить песок, – с сомнением.

Стало тихо, Шукаку расслышал интригующее мычание. Парень даже едва не поддался любопытству и не посмотрел, что там такое происходит, как голос номер два – тот, что он смутно помнил – сказал, строго, но тихо:

– Сейрам, а иди-ка ты... К Хинате.

Пауза.

– Ладно, – резко. – Как скажешь, – почти с сарказмом. – Хината-чан, иди сюда, я буду плакаться тебе в куртку!

Незнакомый Шукаку голос стих, негромкий топот ушёл в сторону. Силы быстро возвращались: головная боль проходила, а в мышцы лишь легонько пульсировали, как после долгого бега трусцой после болезни. К тому же, ему всё ещё хотелось пить, поэтому парень всё же предпринял попытку принять вертикальное положение.

Как ни странно, у него даже вышло; тануки сел, слегка заваливаясь на спину, мотнул головой и охнул. Но упасть обратно ему не дали – маленькая, но сильная рука уверенно подхватила под руку, дав ему время сориентироваться, а тёплые пальцы ласково смахнули со лба мешающиеся волосы.

– Ты как? – спросили у него совсем-совсем близко, почти на ухо.

– Хреново, – просипел Шукаку, и горло как наждачкой полоснуло. – Как с похмелья.

«Это мой голос? Нет, это не мой голос. Он слишком мерзкий и высокий, чтобы быть моим», – хотелось ему добавить или же хоть как-то ещё выразить своё недовольство.

Кошмар какой.

– С похмелья, говоришь? – понимающе. – Это серьёзно.

Шукаку не успел ничего понять, как в его руках оказалась полная походная фляжка. Видимо, некто был прекрасно осведомлен с понятием похмелья и всем прелестями, к нему прилагающимися. Парень поспешно кивнул, заменяя этим жестом благодарность, и припал к прохладному горлышку, жадно глотая. Лишь со второго глотка он осознал, что в фляге не вода, а терпкий брусничный сок; не этого года точно, но какая разница? Напиток придавал сил, освежал и бил в голову лёгкой горечью, с лёгкостью дав фору любому лекарству. Ему казалось, что ничего вкуснее и лучше тануки в жизни не пробовал – а жизнь у него была не такая уж и короткая.