Хуже войны

– Но я же прилетел!
– капитан взмахнул руками, как большая птица.

Аннушка еще теснее прижалась к нему.

– Как хорошо, когда ты рядом.
– Жаль, что ненадолго.

– Почему?

– Завтра снова на войну. В Панджшер. Дней на десять..., - начал было Фоменко, но, заметив, как влажно заблестели ее глаза, спохватился и бодро добавил.
– Зато вернемся – месяц будем гулять!

Слезы уже катились по ее посеревшим щекам.

– Если с тобой что-нибудь случится...

– Ну что может со мной случиться? Разве я дам хоть одной глупой пуле продырявить себя?

– капитан наклонил голову.
– Посмотри на мои седые волосы. Я же старый и мудрый. Ну? Посмотри!

Аннушка коснулась его головы рукой.

– Ты сейчас никуда не уйдешь?

– Полчаса у нас есть.
– Всего?

– И целая ночь впереди…

13.

Стайка афганских мальчишек играла в футбол прямо на пыльной, ухабистой дороге - рядом с проволочными заграждениями советского полка, проходившими вдоль бетонной стены, из-за которой выглядывала вышка с часовым.

Часовой с автоматом в руках – совсем молодой солдат в бронежилете и каске – во все глаза наблюдал, как пацаны, громко и возбужденно крича, перебрасывали ногами старый, латанный-перелатанный мяч. На губах часового играла ностальгическая улыбка…

Один из ребят слишком сильно ударил по мячу, и он полетел за проволоку – прямо к бетонному забору.

Стайка пацанов тут же метнулась к проволоке.

Часовой насторожился.

Двое мальчишек быстро отогнули ряды «колючки» палками в разные стороны, а третий полез в образовавшуюся щель.

Лицо солдата испуганно вытянулось. Он подался всем корпусом вперед, едва не свесившись через бортик вышки.

– Куда ты лезешь?! Буру, бачча, буру! *

Но афганский мальчишка словно не слышал его. Оказавшись за ограждением, он бросился к мячу.

Взрыв противопехотной мины подбросил мальчишку в воздух.

Упав на землю, он пронзительно закричал.

Из его разорванной штанины торчал кровавый обрубок…

14.

Прапорщик Венславович проснулся, когда в дверь колотили уже ногами.

Откинув одеяло, начальник продовольственного склада сел на кровати и помотал головой. В третьем часу ночи ушел от Эллочки. А сколько выпили, сколько выпили...

– Щас открою, - недовольно буркнул он, натягивая брюки.

– Шевелись, кусяра!
– раздался за дверью разъяренный голос, узнав который, Венславович, так и не успев застегнуть ширинку, метнулся к двери.

_________________________________________________________________

* Отойди, пацан, отойди! (дари)

Подполковник Поташов шагнул через порог прямо на начальника склада и, если бы Венславович не шарахнулся в сторону, сбил бы прапорщика с ног.

– Десятый час, а ты вылеживаешь?!

Прапорщик торопливо застегивал брюки.

– Так я продукты в столовые еще вчера выдал.

– При чем тут столовые, - гремел гневный голос Поташова.
– Шевелись, дело срочное.

– Комиссия что ли нагрянула? Так мы им мигом стол сообразим...

– Какая комиссия?
– Поташов застонал.
– Пацаненок афганский на нашей мине подорвался, у автопарка. Ногу оторвало... Но, вроде, живой.

– А я... Я тут причем?
– Венславович глупо уставился на Поташова.

– Откупаться от родни надо. У тебя муки много?

– Есть.

– Дашь мешок... Нет, лучше два. Пшеничной. А сахар?

– Тоже есть.

– Килограммов тридцать надо.

– А у них ж...а не склеится?
– осмелел от жадности Венславович.
– И чего мы вообще должны откупаться? Зачем?

Поташов со злостью плюнул на пол.

– Там, у нашего забора, где подорвался этот сученок, табличка должна была стоять – «Заминировано».

– А ее что, не было?

Поташов вздохнул.

– В том-то и дело… Раньше стояла. А потом пропала. Может, афганец какой спер на растопку…

Подполковник раздраженно махнул рукой.

– Давно уже надо было другую поставить. Все руки не доходили…

Венславович поморщился.

– Да… Раз таблички не было – плохо дело. Если родители пацаненка поднимут шум…

– То-то и оно, - протянул Поташов.
– Если дойдет до комдива - все получат пи…юлей: начиная от командира полка и кончая…

Он снова со злостью махнул рукой.

– Короче, командир сказал замять это дело. И поскорее… Тушенки еще дашь. Ящика четыре.

15.

…От Венславовича Поташов потащился обратно в штаб.

Последнюю неделю неприятности валились на секретаря парткома одна за другой.

Сначала ему натурально плюнули в лицо. Пару дней назад «уазик», на котором он выехал в город за покупками, притормозил у оживленного перекрестка. И пожилая афганка без паранджи (видно, образованная - учительница или врач, раз не блюдёт шариата) подошла к машине и, не говоря лишнего, через опущенное по случаю жары боковое стекло ловко харкнула, угодив Поташову в нижнюю губу. Точно парализованный, подполковник с полминуты не мог закрыть рта, а когда пришел в себя и, содрогнувшись от омерзения, заорал: «Сука!», - афганки простыл и след.

Вчера проклятый Рокфеллер опять устроил концерт у дверей его комнаты.

А сегодня на секретаря «повесили» мальчишку, которого черти понесли на минное поле.

Если бы это было все...

Пока полк был на «боевых», Поташов слетал в Союз и привез из ашхабадской учебки молодое пополнение. И надо же такому случиться: среди ста двадцати нормальных русских, украинских, белорусских, узбекских и прочих хлопцев надежных национальностей в команду затесался рядовой Ойте. Немец. И в придачу — меннонит.

Такой свиньи Поташову еще не подкладывали. И все потому, что в Ашхабаде секретарь принимал команду наспех - на сборы отвели только день.

Узнав лишь вчера, во время беседы с молодым пополнением, всю подноготную рядового Ойте, секретарь мысленно, но от души пожелал замполиту Ашхабадской учебки переболеть брюшным тифом. Потому что тот, подлец, не мог не знать про немца и про меннонита. Но наверняка - да какое там наверняка, точно! — из-за нехватки людей подсунул в афганскую команду Ойте, чтобы не сорвать плана по укомплектованию 40-ой армии личным составом.