Хватайся! Рискуй. Играй. Умри

Еще ближе. Целует в левую щеку.

— Удачи нам.

Кажется, ее шаги услышала публика. Сегодня она зажжет.

— Эй, у тебя помада на щеке.

Эндрю хлопает по плечу. Он выше моих ста восьмидесяти сантиметров, и я опять чувствую зависть. Перед концертом он взъерошил каштановые волосы. Надел кожаные джинсы и…

— Что это? Кожаная футболка?

Так с ходу не разберешь.

— Да. Полмесяца назад купил, для тура берег. Круто, правда?

Эндрю идет на сцену. Сегодня он хочет быть плохим парнем.

Аня, крепко держа гитару, проходит мимо. Как бы ни было жарко и душно, на рок-концертах она почти всегда в одних и тех же кедах, джинсах и коричневом шерстяном свитере.

— Тебе идет поцелуй на щеке.

Влад, как обычно, одет по настроению. Черные сильно зауженные брюки и толстовка с сумасшедшим принтом из синих и зеленых объемных геометрических фигур.

Он целует меня в правую щеку. Задумчиво смотрит на нее.

— Для симметрии она могла бы и здесь оставить след от помады.

Влад знает о моей особой любви к Насте. А я знаю, что, если не я, он и она просыпались бы в одной постели.

Кристи, наблюдавшая краем глаза за нами, громко, так, чтобы люди в первых рядах услышали, кричит:

— Для симметрии ты его еще в рот усосал бы!

И Влад, он же бисексуал, действительно целует в губы.

Отлично. Я уже представляю себе газету в руках с броским заголовком «Парни из группы Bish-B поцеловались на сцене. Что это: пиар-ход или любовь?». И плевать, что нас никто, кроме Кристи, не увидел.

Толкнув его к сцене, я направляюсь к микрофону. На мне жилет из тонкой шерсти, шерстяной свитер, брюки из хлопка и кашемира, замшевые ботинки.

Да, я выгляжу привлекательно. Но все это не имеет смысла.

Для окружающих я — парень в оранжевой одежде и темно-коричневой жилетке.

Я столько времени уделял выбору одежды. Столько часов жизни ушло на то, чтобы выбрать, какую футболку купить для дня рождения Насти. Какие брюки носить летом, чтобы не очень жарко и очень модно. Какой цвет рубашки сочетается с подаренным кем-то галстуком. Что лучше меня охарактеризует: оксфорды, дерби, корреспонденты, челси, мокасины, броги или монки?

Как же это глупо.

Но еще глупее выглядим сейчас мы вместе на одной сцене. Наверное, какой-нибудь журналист, попавший на концерт по заданию и не знающий о нас ничего, думает: «Девушка в свитере, какого лысого ты забыла на сцене рядом с готик-вумен?». Смотримся абсурдно.

Мы даже не похожи на рокеров и металлистов.

Мы приняли индивидуализм как религию.

— Тише ты, а то мама услышит!

Мне было одиннадцать лет, когда я, в один из сентябрьских вечеров, перебирался в окно второго этажа дома одноклассницы Маши.

С левой стороны от дома — лес. Я слушал, как деревья качаются под сильным ветром. С правой — небольшое озерце. Лягушки не переставали квакать. Позади меня — шум кузнечиков.

Ночь жила. И мы жили

Маша помогла мне упасть на пол, но колени все равно ушиб.

— Ты зачем пришел?

Взгляд Маши растерянно бегал. Такой встревоженной я ее никогда не видел.

— Так ведь обещал, помнишь?

— Ах, да. Но сейчас тебе лучше уйти.

— Почему?

— Я… Я кое-что придумала. Мне больше не нужна помощь.

— То есть ты вот просто так выкинешь меня на холод собачий?

Маша посмотрела в окно и вздрогнула. Кажется, чего-то испугалась. Она немного помолчала, вероятно, решая про себя важную задачу.

— Если хочешь переночевать, то с одним условием. Согласен?

Жизнь научила меня не идти на сделку с чем-то тебе неизвестным. Но я решил, что Маше можно доверять. Поэтому кивнул.

— Ты ни в коем случае не должен выходить из комнаты до самого утра. Даже если я куда-то выйду. Или если услышишь что-то странное.

— Договорились.

Я упал на кровать.

— Так значит тебе точно не нужна помощь? Тогда спокойной ночи.

Повернулся к стенке и довольно быстро заснул.

Начало сентября, и, как всегда в это время года, я сильно устал.

Маша — самая странная девочка, которую знал. Она очень хорошо рисовала. Лучше всех в нашем классе. Но рисовала черепа, вырванные глаза, страшных монстров, кровь. Ее рисунки завораживали и пугали. Преподаватели переживали. Ведь у нее налицо проблемы с психикой.

С ней никто, кроме меня, из сверстников не общался. Мне же было пофиг на странности.

Поэтому этой ночью я чуть не погиб.

Проснулся от невыносимого жара и странного грохота. Открыв глаза, я мгновенно запаниковал. Языки пламени, словно змеи, извивались, пытаясь меня ужалить. Кажется, горел весь дом. Что-то начало рушиться. Где-то завыла сирена. Поваливший в лицо дым перекрыл мне дыхание.

Что было дальше — не помню. Амнезия.

Я пришел в сознание спустя одиннадцать дней в ожоговом отделении нижегородского института травматологии и ортопедии.

Вечер дышит. И мы дышим

— Он нажал на крючок,

А выстрела нет.

Он свободы сынок,

Тающий снег.

«Снег» в куплете мною раздается чуть ли не воплем. Так проверяю эффективность беруши.

Помню, как родственнички переживали за меня, узнав о пожаре. Одиннадцать дней в коме: три дня в Казани, остальные — в Нижнем Новгороде. Сколько людей за меня переживало. Многих я даже не знал. Они молились, ставили свечки, уверяли внезапно протрезвевшего отца, что все со мной будет хорошо. Он выживет.