Хватайся! Рискуй. Играй. Умри

Нам по четырнадцать. О чем обычно общаются сверстники из благоприятных семей? Чем они обычно занимаются?

Прозвенел будильник. 11:35. Юра вскочил, чтобы пойти на гипербарическую оксигенацию, проще говоря, барокамеру. Я же поднялся, чтобы схватить с подоконника зажим и пережать нижнюю ножку филатовского стебля, у самого живота. Когда Юра схватил простынь и вышел из палаты, я нацепил на себя зажим. Почувствовал жуткую боль, словно к телу прикасается раскаленное железо. И так каждый день три захода по шестьдесят минут. Это называется тренировкой стебля Филатова для последующей миграции.

Чувствую боль в области печени, может чуть ниже. Хорошо, что не такую сильную. Не загибаюсь. Но молчать о своем состоянии больше не имею права.

Двенадцать песен отыграно. Я с Владом допеваю тринадцатую.

Люди слышат мой уверенный, четкий голос:

— Каждый у природы берет

То, чего жаждет непростая душа.

Люди слышат мягкий, словно укрывающий одеялом, голос Влада:

— Потому как знает, что точно умрет,

Когда догорит дедлайна свеча.

Под улюлюканье и радостные возгласы посетивших концерт вкладываю микрофон в стойку. Я говорю:

— Ребят. Все, кто здесь собрался. Перед следующей песней хочу сделать небольшое заявление.

Все замолкают. Друзья внимательно смотрят на меня. Никаких заявлений в плане не было.

— Я рад вернуться на сцену после продолжительного отпуска и готов заниматься творчеством до самой старости, еще лет эдак пятьдесят, но… Боюсь, что у вселенной на мой счет другие планы.

Пот течет по телу ручьем. Ничего не слышу.

Напряженная тишина.

Черт, как же душно.

Не секунды, а вечность.

— Совсем недавно, друзья…

Не знаю, как сказать им правду.

Они смотрят. Они все смотрят на меня.

Волнение. Кажется, невозможно не услышать, как бьется мое бешенное сердце.

Путаюсь в словах и дышу в микрофон.

— Рак. У меня рак.

Я не собирался это говорить. Слова сами вырвались на свободу, освобождая душу от тяжелого груза.

Эти взгляды. Кейт «Что ты несешь?!». Эндрю «Нет, только не ты». Кристи «Опять твои шуточки, Макс». Влад «Как ты мог такое скрывать?». Опущенная голова Анны.

Поднятые головы зрителей из танцевального партера. Вижу телефоны, записывающие выступление. Вижу плакаты с признаниями в любви. Плакат с лицом Юры и словом «Помним».

— Рак поджелудочной железы. Пять месяцев или год. Все, что мне осталось.

Говорю:

— Я счастлив, что вы у меня есть. Вы — моя семья.

Говорю:

— Спасибо за все это время, что были рядом. А теперь давайте вспомним тех, кого уже нет с нами.

Беру с пола бутылку минеральной воды, полоскаю рот, делаю глоток. Готовлюсь исполнять песню «Слезы Юрия». Песню о том, как парень, разочарованный обществом и бессмысленной жизнью, решается на суицид.

Возвращаюсь к микрофону, добавляю:

— И простите, если сегодня лажаю.

Начинаю тихим голосом:

— Стою босиком я на снегу,

Мне холодно — значит, живу.

Сегодня домой я не приду,

С этой зимой точно умру.

Эндрю, голова нашей группы, не решается прикасаться к бас-гитаре. Он еще смотрит на меня. Шокирован, понимаю. Влад, Кейт и Анна — они переглядываются, не знают, что делать.

Где звук? Я должен петь без музыкального сопровождения?

Можно ли сорвать концерт, сообщив новость о неизлечимой болезни?

Кристи берет на себя смелость, ударом по райду дает знак всей группе, что надо продолжать.

Глава 3. Подари жизнь

Шум в плацкартном вагоне. Где-то за стенкой взрослые люди хлещут водку, смеются, хотя нет, не так, ржут во всю глотку. Водку, глотку. Я — рифмоплет. Мне не изменить себя, да этого и не хочу. Я желаю изменить общество. Но этот долгий, сложный процесс мне одному не под силу.

Еду в Арзамас, к бывшей лучшей подруге, к Кате 3.5. Мы не общались два года. Даже не знаю, не переехала ли она в другой город. Но точно знаю, что впустит к себе того, с кем когда-то делила мечты.

Сегодняшний концерт был потрясным. Мы доиграли оставшуюся часть как истинные профессионалы. И это заслуга Кристи — той, кому больше всех плевать на меня. С ее легкой подачи все сделали вид, что ничего не произошло.

Смотрю в окно поезда, хоть там ничего, кроме темных силуэтов деревьев и кустов, не видно. Из кармана брюк раздается вступление песни «Fairytale» группы Elysion. Звонит Влад.

Ребята не знают, куда Макс Остин исчез. Мы и словом не успели обменяться, как я умчался на вокзал сразу после завершающей концерт песни. Вероятно, ребята переживают.

Достаю смартфон и отвечаю на звонок. Говорю, что уехал к подруге и вернусь только завтра. На этом разговор заканчивается.

Им нужно время, чтобы принять и осмыслить новость. Потому и уехал. Я сам поначалу не верил, но врач оказался убедителен. Никаких ошибочных диагнозов. Рак. Он сказал, что мне повезло. Мол, симптомы появились только на последней стадии — меньше мучиться придется. Хотя, по его словам, все равно следует ожидать таких болей, что даже двинуться с места не смогу. Пока метастазы глубоко только в печени, а скоро они проникнут и в другие органы. Но что самое удивительное — сейчас я чувствую себя вполне живым и способным к какой-либо деятельности. Только легкая слабость и боли — с этим уже когда-то сталкивался.

И вот чем я хочу заниматься в последние дни жизни? Чем?

Дальше вопросительного знака лишь пустота.

Обычно в поезде я пишу стихи или тексты песен. Но на сей раз в вагоне слишком шумно: пьяные взрослые и кричащие дети. Русские не могут без бутылки. Всегда в любом вагоне одно и то же. Проводники и полиция на запрет распития алкогольных напитков в поездах так же закрывают глаза.

А еще я чувствую грусть. Почти неразличимые контуры флоры за окном нагоняют легкую безысходность.