Хворь

Вернувшись в квартиру, мы поняли, что отопление в летний сезон не работало и, невзирая на майское тепло, наш первый этаж совсем не прогрелся. Мы зажгли газ на полную мощность и ходили по комнате в свитерах.

Спустя пару бутылок вина мы решили соединить две кровати и спать вместе, рядом с газовой плитой.

Точно так же мы спали и сейчас, только газовая конфорка была нам совершенно не нужна – в комнате было и без нее жарко.

Следующее утро оказалось бодрым. Меня разбудил звонок Папы. Он прибыл с Канарских островов инкогнито и сразу же попросил меня не распространяться о его возвращении.

Папа вел кочевой образ жизни. Сначала кочевал по городским окраинам, потом исколесил ближнее зарубежье, а теперь изучал развитые страны.

Отчитываться о своем пребывании он не любил, но если уж и приходилось, то отвечал скомкано: «я на острове», «в степях», «север прочесываю». Будто бы он работал агентом разведки.

Со временем я догадался, что его маршруты соотнесены со временами года. Зимой он бежал в тепло, летом искал прохлады, осенью – сухости, весной – покоя. Поэтому от снегов скрывался на Канарских островах, от жары – в Лапландии, осенью предпочитал Кипр или север Италии, а весной оседал в центральной Европе. Папа часто повторял, что у него аллергия на питерский климат.

Папа давным-давно оставил работу на мусороперерабатывающем заводе, устал от неразберихи в коллективе и помойного душка. Неразбериха была серьезная – жизни Папы угрожала опасность.

Все девяностые, и даже в начале нулевых, Папа перегонял советский хлам, табак и спиртное в Финляндию, где сбывал товар втридорога. Семья ненавидела его постоянные отъезды. Несмотря на солидный заработок, в конце-концов он был вынужден отказаться от челночной торговли.

Так Папа стал безработным на несколько лет, но после неожиданно удачно попал на городскую свалку, которую вскоре и возглавил. Работал он почти честно и долго.

Но подкралось время перемен. Руководство выслало на завод группу помощников из Москвы и началась борьба за власть. Сперва конкурентная, затем – криминальная.

Помощники «копали» под Папу, тайно писали акционерам клеветнические письма и подкупали коллег для слежки, дачи ложных показаний и прочих низменностей. Бизнес по утилизации отходов – прибыльное дельце.

Добрая репутация спасала Папу, его поддерживал профсоюз и ведущие инженеры. Без всякого предупреждения началась открытая война, в ходе которой выяснилось: помощники напрямую связаны с преступным миром.

После года противостояния захватчикам Папу все же сломали. «Жизнь меня нагибает, и я нагибаюсь», – так говорил Папа в те злосчастные времена. Все былые соратники примкнули к московским воротилам и общими усилиями сдвинули Папу с поста под угрозой расправы.

То ли он покинул должность с какими-то некрасивыми словами, то ли знал больше, чем хотелось новому начальству. Папа срочно распродал все нажитое в России и эмигрировал. Сначала в Финляндию, к сестре жены, потом на Канарские острова. Меньше всего Папе хотелось быть закатанным в бетон.

В автобусе укачивало, я сжимал в мокрой ладони счастливый билетик и щелкал суставами. После каждой остановки я заново пересчитывал сколько еще мне оставалось проехать. Мне не хватало воздуха. Когда я просунул голову в форточку, кондукторша окинула меня порицательным взглядом и, сморщась, отошла в другой конец вагона. Даже полупьяная Нина сказала за завтраком что у меня ядерный перегар. После этого воспоминания голова и в самом деле погрузилась в похмельный туман.

Я стоял под дождем возле Лавры. Папа выглядел как правитель банановой республики: загорелый мужчина с седыми висками, в белом костюме поверх классической розовой рубашки, на ногах блестящие мокасины, серебряные браслеты и цепочки, позолоченные часы.

Он повел меня в магазин около метро. Мы купили бутылку красного вина и распили ее под мостом Александра Невского. Папа мало говорил и не снимал солнцезащитные очки, так что мне было непросто уловить его настроение.

Задумчивость придавала его внешнему виду особую карикатурность. На носу был финальный визит на остров Ла-Пальма, где его дом заняли марокканские оккупасы. Его жилье осваивала целая свора иммигрантов: героинщик и его друзья, тоже наркозависимые, парень с неснятой судимостью, его безработная жена и двое их детей.

Несмотря на судебные тяжбы, Папа снова зазывал меня в гости и обещал познакомить со своим единственным другом на острове – престарелым йогом из Германии.

По дороге в кафе Папа сильно захромал, сказал, что стер кожу на пятке новыми мокасинами. Папа предпочитал обувь исключительно кожаную и рыжих оттенков, за что выстебывался всем семейством.

Папа держал двумя руками здоровенный сэндвич с копченым лососем и творожным сыром. Кушал быстро и молча. Когда закончил с едой, опустошил чашечку с кофе и залип на стакан воды. Рассматривал осевшие на стекле газики, подозревал барменшу в том, что она налила ему воду из-под крана. Папа уставился в одну точку, газы перестали его волновать, он сжал губы и активно задвигал языком в полости рта, я хотел предложить ему зубочистку, но он расслабил рот и выпил подозрительную воду. Оказалось, так Папа наслаждался кофейным послевкусием.

На днях Папа должен был получить долгожданный развод, почему и пребывал в раздумьях: как поскорее распрощаться с Канарскими островами и обустроиться в континентальной Испании, по соседству с виллой друга детства.

Дом на Канарских островах – звучит богато. На самом деле, жил Папа в какой-то мазанке, без отопления и с уличным туалетом. Выращивал во дворе манго и кур, привозил раз в неделю продукты и ящики с пивом из городского супермаркета. В округе проживали три семьи, немцы и англичане. Кроме них, ни единой души в радиусе нескольких километров не было.

Главное – не пропить отложенные на несостоявшееся путешествие деньги, повторял я про себя.

Глава 3. Дачный сезон

С кишащего людьми Невского проспекта я убежал во дворы, обогнул парочку домов и оказался на перекрестке с автобусной остановкой, в чьей тени и скрылся.

Город баловал солнцем. С безоблачного неба падал мелкий, грибной дождь. На асфальте расплодились лужи. Мне нравилось наблюдать за тем, как солнечные блики отражались в воде. Пока я заглядывался на отражения, какой-то гоблин задел мое плечо, а я и огрызнуться не успел.

Ждать транспорта пришлось долго. На металлической скамейке развалился тучный мужчина, рядом с которым я и устроился. Он, с разницей в пару минут, протирал мокрый лоб скомканной салфеткой. Сочтя это решение мудрым, я последовал его примеру. Рядом сидела девушка, в одной майке и шортиках. Она жадно глотала воду и тяжело дышала. Перед нами курсировала группа неугомонных школьников с дурацкими ранцами.

Все мы погрузились в автобус, который собирал на своем пути все пробки. Мне оставалось только отрешенно разглядывать скопившиеся на дорогах автомобили и томящихся внутри них людей.