Хворь

По пути от озера до дома в шлепанцах скопился песок, отмывать ноги пришлось в том же рукомойнике, перед которым я брился. Настало время пивопития, я взял с комода пыльный том Чехова и лег на раскладушку. Жорик взвалил на себя обязанность по растопке давно иссохшей баньки. Заметить баню оказалось непросто: этот бревенчатый вагончик в углу участка совсем зарос осиной.

Пришла ночь, на поселок опустился волнистый туман. Остатки дров дотлевали в мангале. Нина уже окосела, Жорик прижал ее к себе и вполголоса насвистывал похабную песню.

Женщин до Нины у Жорика не было. Девственности они лишились вместе и с тех пор ни с кем, кроме друг друга, не спали. Как говорил сам Жорик: «я увидел Нину и сразу понял, что жить без нее не выйдет». Так оно и получалось.

Одна из немногих звезд медленно уплывала ввысь. Сигнальные огни самолета лениво мерцали в иссиня черном небе. Мне с детства полюбились ночные рейсы. Сонные пассажиры, невозмутимые бортпроводницы, громкие туалеты, контейнеры со странной едой, иллюминаторы.

Меня захлестнула пьяная мания: срочно улететь из Питера. Направление оставляло меня равнодушным, я был готов и в Афганистан, и в Венесуэлу. Мечты сорвались с языка, и вот, наша троица вереницей потащилась в дом чтобы купить билеты.

По пути Жорик встретился с торцом парника. Пришлось потратить время на обработку его лба перекисью водорода. Я открыл ноутбук Жорика, закрыл порновидео с оргией, и начал искать билеты.

Пока я тыкал по клавиатуре, Нина перевязывала голову Жорика марлевым бинтом.

Жорику хотелось побывать везде, что осложнило выбор маршрута. Нина настаивала на испанском побережье, а мне было по-прежнему все равно.

Спустя час мы наткнулись на распродажу от норвежских авиалиний. Вспомнился дом Папы, мягкий климат и океан. Никто из нас никогда не видел океана. Мы купили три билета до Тенерифе на ближайшую субботу.

Из сырых овощей мы приготовили жареное дерьмо. От баклажанов и перца остались только угли, грибы я и вовсе уронил в мангал.

Зато мы крепко попарились в бане. Жорик внезапно ожил и снова засвистел. Он сидел ко мне спиной, я видел, как по кривому позвоночнику стекал грязный пот.

Мы пробежались сто метров босиком до озера. С черного неба опять накрапывал дождь, из-за леса доносились глухие раскаты, вдалеке били молнии. Пока гроза не подобралась слишком близко, мы окунулись в прохладное озеро.

Под водой я не видел ничего, кроме пыльной мути и силуэтов мелких рыб. Однажды на даче мой друг, такой же пьяный, как я сейчас, навсегда нырнул в речку. К купанию под градусом я всегда относился с опаской. Лет так с двенадцать назад я перепил баночных коктейлей, после чего проспорил переплыть озеро. На середине озера меня вырвало, и я долго лежал звездой на водной глади, набираясь сил чтобы доплыть до берега.

Купание закончилось, мы побежали домой. Выпили сладкий, горячий чай и завалились спать. Не знаю, как у Жорика с Ниной, но мои ноги и задница были в озерном песке.

Колодичной воды в баке не оказалось, а дождь усилился, и я решил встать нагишом на траву чтобы смыть песчинки.

Пробуждение было тревожным, да еще и на пару минут первее будильника. Мое сердце побилось где-то под гортанью, и успоиолось.

Поперек тахты дремала Нина. Жажду не утолил залп колодичной воды, а значит, требовалась сигарета. От моих запасов осталась одну пустая пачка.

Тогда я начал поиски Жорика, но ни на веранде, ни на участке, ни в туалете его не было. Для купания нагишом было поздновато, а растянутые мокрые плавки до сих пор сохли во дворе, на черенке вбитой в землю лопаты.

Тогда я пошел в баню. В предбаннике, на полу, храпел обернутый мокрым одеялом Жорик. Он уткнулся носом в деревянный пол и фыркал, как конь. Его нос был острым, длинным и горбатым, будто бы этот горб – след от тяжелой травмы. Но никаких травм у Жорика отродясь не было.

Жорик срыгивал воздухом и походил на рулет. Его сальная башка едва выглядывала из-под одеяла с индийским орнаментом. Когда я отодвинул одеяло, мой нос пробил резкий запах пота. Рядом лежали три смятые аллюминиевые банки.

Во дворе трещали сверчки. Я съежился от изморози и на ощупь засеменил к дырке. На короткой тропе споткнулся о кирпичную клумбу и завалился в куст жасмина.

Крыши в туалете не было, я справлял нужду и потирал руки, покрытые мурашками от холода. Туман спал, а из-за туч выглянуло солнце. Из-под настила доносился отзвук коротких ударов, это почти наверняка были проделки крыс.

Никакого стола, кроме кухонного, в доме не стояло, я отыскал тетрадный лист в клеточку, положил его на липкую скатерть и набросал натюрморт. Разбросанные винные бутылки, недоеденные овощи, шкурки мандарина и хабарики. В дверном проеме стоял Жорик. Чуть пошатываясь, он шагнул на веранду, но резко попятился назад. «Дружище, мы проспали» – констатировал он. «Что проспали?», – не понял я.

Продолжения диалога не последовало. Жорик присел на корточки, вытащил из кармана складной нож и открыл им консерву. Грубым рывком вытащил дольку персика, запихнул ее в рот и довольно зачавкал. Китайские персики исчезали один за одним. Жорик перепачкался липким сиропом. Он вытер подбородок твидовой рубашкой собственного пошива и недовольно заскулил.

Без какого-либо повода он вскочил со стула и стал размахивать передо мной ножом. Из его ширинки торчал член, от одного вида которого мне поплохело. Лицо Жорика застыло в радостной гримасе. Он тряс здоровенным обрезанным половым органом и хохотал, наставляя на свой член лезвие ножа, как бы имитируя обрезание.

Стоило Нине появиться в дверях с каменным лицом, как Жорик бросил нож, спрятал елду в штаны и снова засмеялся, но уже от стеснения.

Жорик выпил похмельную бутылку пива, в надежде, что воспрянет духом, но получил обратный эффект и поник. Пришлось помогать Нине стягивать с него рубашку и дырявые ботинки. Он не сопротивлялся, только ворчал себе под нос «рыгать буду, хуево мне».

Нина поставила перед ним таз, а я вернулся в комнату. Прилег на тахту, положил лист на переплет книги и взял в руку карандаш, как из-за стены вырвалось «дай воды, дай воды, дай воды, блядь…», кашель, а чуть позже и хлюпанье.

Жорик вошел в комнату с чугунным ковшом. Он сделал жадный глоток воды и полез ко мне целоваться. Коснулся заблеванными губами моей шеи, навалился на живот, да так резко и грубо, что я с яростью оттолкнул его.

Глаза Жорика налились кровью, он бросился на меня с кулаками. Завязалась короткая потасовка. Вскоре он успокоился, порывисто задышал ртом в мое предплечье. Я его придушил. Жорик резко обмяк, сполз по моему телу на пол и притворился мертвым.

Нина не осуждала мой удушающий. Она отвела Жорика в уголок. Он был очень пьяный. Она усадила его на стул, присела рядом, обняла и долго что-то шептала на ухо, а я смотрел в его глаза и видел, что он либо не слышал ее, либо был вне себя от злобы. Тело уже не принадлежало Жорику, он не мог ответить на шепот Нины даже тем же шепотом. Мы перетащили его тело на тахту.