Хюльдра

Алиса решительно набрала Васин норвежский номер и села на пол. Он ответил после четвертого гудка.

– Привет, - сказала Алиса ласково, - я убежала от тургруппы.

– Я знал, что ты так и поступишь, - по голосу Алиса услышала, что Вася улыбается.

– Тут пошел ливень, и меня приютил один человек, - затараторила она, - его зовут Бьорн Йоргесен, номер паспорта…, рост примерно метр девяносто, живет в доме, похожим на сахарок в берете…

– Подожди-подожди, притормози, - перебил ее Вася, - этот Бьорн тебя похитил, что ли? Но ты украла телефон и пытаешься меня мотивировать на твое спасение?

– Нет, - ответила Алиса с улыбкой, поглаживая оленей, нарисованных на ее носочках, - это ты всегда паникуешь, что меня кто-нибудь съест…

– Детка, это Норвегия, - сказал Вася, - не попадайся на пути эмигрантам, и никто тебя не обидит.

– Правда? – удивилась Алиса столь неожиданному повороту сюжета.

– Правда, - подтвердил Вася, - но номер паспорта я на всякий случай записал. Скажи мне, а этот Йоргесен, он часом не фотограф?

– Бьорн, ты фотограф? – крикнула она по-английски.

– Да, - просто отозвался Бьорн. Он закончил греметь посудой и теперь по комнате плыл восхитительный аромат свежего кофе. Как в кофейне «У Заваркиной».

– Сказал, что да, - передала Алиса в трубку.

– Вези его ко мне, - велел Вася, - если это тот, о ком я думаю, то он – гребаный гений!

– А вот возьму и привезу, - рассмеялась Алиса, - всё, пока! Я пошла есть!

– Обжора! – ласково отозвался Вася и положил трубку.

На столе ее уже поджидала прозрачная розовая рыба, укутанная в сметану, свежий черный хлеб, лук, нарезанный кольцами, копченый лосось, то ароматное мясо, что настругал Бьорн в соседней комнате, холодная вареная картошка, медовый пирог и толстостенная кружка кофе, из которой поднимался ароматный пар. Алиса немедленно напихала в рот всего по чуть-чуть и залила кофе, даже умудрившись не обжечь язык. Наверно потому, что тот был надежно завернут в копченого лосося.

Бьорн соорудил себе бутерброд, но забыл от него откусить, наблюдая за ней. Его лицо хранило странное выражение, непривычное для Алисы. Бьорн был… равнодушен, что ли? Конечно, он был доброжелателен и общался с ней с явной охотой, но в его глазах не было ничего привычного Алисе: ни похоти, ни мольбы, ни подобострастного восхищения, ни напускного холода или надменности.

«Удивительно!».

– С кем ты разговаривала? – поинтересовался Бьорн.

– С братом, - улыбнулась Алиса, но тут же сощурилась карикатурно-подозрительно - он большой, злой и очень меня любит.

Бьорн расхохотался.

– Я не причиню тебе вреда, - сказал Бьорн очень убедительно, - но почему-то мне кажется, что ты не дашь себя в обиду.

– Не дам, - уверила его Алиса, вгрызаясь в рыбу, - Вася научил меня стрелять и драться.

– Он военный? – спросил Бьорн, тихонько попытавшись произнести слово «Vasja».

– Он фотограф, - соврала Алиса, соорудив себе гигантский бутерброд, - сейчас живет в Норге.

Она даже не заметила, как в разговоре на английском языке, у нее вырвалось «Norge» вместо «Norway».

– У тебя есть еще кто-нибудь, кроме брата? – спросил Бьорн.

– Сестра, племянник, - сказала Алиса и, подумав, добавила, - и трое друзей. Вот и всё.

Вопросы Бьорна ее не раздражали. Он был мягок, тактичен и спрашивал, не требуя ответа. Алиса вдруг поймала себя на том, что хочет понравиться Бьорну. Он рассказал немножко о себе – о сводном брате и о любимой собаке, что попала под машину, когда ему было шесть – Алиса обнаружила, что не просто слушает с интересом, но и пытается запомнить.

– Вася сказал, что если ты – это ты, то ты – гений, - сообщила Алиса, натягивая лицо на бутерброд.

– Ты смешная, - сказал Бьорн. В его лице появилась какая-то новая эмоция, которой Алиса не смогла дать название.

– Правда? – спросила она, отложив бутерброд.

– В хорошем смысле. Ешь. Потом я покажу тебе свои фотографии.

Алиса в два укуса одолела свой монструозный бутерброд и отряхнула руки от крошек.

– Ты как маленький удав, - улыбнулся Бьорн. Он встал из стола, и, проходя мимо, погладил ее по плечу. Он скрылся в соседней комнате, откуда донеслось шуршание картона: Бьорн рылся в коробке.

Алиса сидела на своем стуле, не шевелясь и не дыша. Ее парализовало это прикосновение: оно не было отцовским или братским, но и в то же время не несло сексуального подтекста. Алисе это было в новинку, и сколько она не силилась, она так и не смогла дать определение той эмоции, которую это прикосновение в себе несло.

«Много думаешь. Ты же знаешь, что бывает с теми, кто много думает».

Алиса вдруг поняла, что ведет себя, как самая обычная девушка – сидит и пытается понять, нравится она мужчине или нет. Так делала Нина, так делала Марина и еще много Алисиных приятельниц, подруг и просто знакомых. Это открытие ее взволновало.

– Фотографии, - возвестил Бьорн, внося большую картонную коробку со снимающейся крышкой, - эти снимки не были нигде опубликованы. Ты будешь единственной, кто когда-либо их видел.

– Это большая честь, - сказала Алиса серьезно, с интересом заглядывая в коробку, которую Бьорн водрузил на стол.

Бьорн уставился на нее, будто силясь понять, шутит она или нет. Алиса не обратила внимания на его замешательство.

– Почему? – наконец спросил он.

– Что почему? – удивилась Алиса и посмотрела на него. Бьорн выглядел растерянным.

– Почему это честь?

– Не знаю, - Алиса пожала плечами, не сводя с него глаз, - у Васьки, например, есть целая коробка снимков… вот точно такая же коробка!.. которую он никому не показывает. Он всем говорит, что это – неудачные фото, которые он хранит, чтоб не повторять ошибок, а нам с Асей – что мы туда заглянем только через его труп. В смысле, после его смерти.

Бьорн растерянно улыбнулся, Алиса, глядя на него, вдруг поняла, что в нем такого привлекательного.

«Трогательность. Он трогательный. Он умеет. Он не стесняется и не боится обычного, человеческого, настоящего. Носочки с олешками, брови домиком, детские воспоминания – всё это обычно мужчины от меня прячут, полагая, что я или не пойму, или посмеюсь, или нагло воспользуюсь. Бояться выглядеть идиотами. Идиоты».

Алиса запустила руку в коробку и достала отпечаток. На нем было ночное небо, через которое буквой S изгибалось ярко-зеленое марево.

– Твою мать! – воскликнула Алиса по-русски. Она достала еще одну фотографию, за ней еще и еще. На всех на них были изображены северные сияния. Иногда под этим чудом природы появлялся типичный норвежский сельский пейзаж: домики из дерева, крашеные в бордовый, с аккуратными окошками, в которых можно было разглядеть теплый, уютный приветливый свет.

– Васька прав! Ты – гребаный гений! – снова завопила она.