Хюльдра

Непреложное правило: никто в городе Б не должен знать, что Вася Заваркин-старший жив. Даже те, кто не знаком с ним лично, не должны ни видеть его (даже мельком), ни слышать о нем (даже краем уха). Для всех жителей стран СНГ и кое-какого ближнего зарубежья Вася был мертв.

Алиса нервничала. Ей хотелось поскорее разделаться с неприятностями, и в то же время хотелось отсрочить наступление часа Х. Чтобы отвлечься, она принялась набирать e-mail для Аси.

«Чтобы ты ни нарыла и какую бы информацию ни нашла, публикуй ее, не медли. Не оглядывайся на меня»,– в таком виде письмо улетело к Заваркиной-старшей.

Не прошло и трех минут, как Алисин смартфон завибрировал.

«Отдыхай, ни о чем не думай. Картинка почти сложилась»,– писала сестра.

Алиса вздохнула и выбралась из машины. Калитка, ведущая в парк, была еще открыта, и рядом со входом светился прозрачный кубик паркового кафе.

«Ни о чем не думай. Отдыхай. Звучит, почти как издевательство. Аська думает, что я в Эурланне, скачу верхом на лосе, обнаженная и прекрасная, а потомок викингов в сувенирной шапке с рогами готовит мне какао. Ха! Куда там! Меня уже выкрали и привезли на дружескую пирушку, на которой заставят хлебнуть настойки из мухоморов и подождать до закрытия таверны, чтобы узнать умру я или выздоровею».

В моменты нервного напряжения в голове у Алисы рождались весьма поэтичные образы. От калитки до порога кафе она дрожала всем телом, несмотря на то, что на улице было тепло.

Лаврович нашелся сразу. Они сидел в углу, освещаемый молочно-белым сиянием, исходящим от монитора и был похож на приведение в кашемировой водолазке. Кроме него, в кафе засиделась семья, состоящая из четырех поколений женщин – мамы, бабушки, дочери и крохотного существа, спящего в розовой коляске. Все были облачены в легкие парки и резиновые сапожки «Hunter», даже малявка. Рядом со столиком сидел пятнистый спаниель и уминал круассан.

Алиса с завистью посмотрела на них – счастливые! Гуляли по парку, угощались малиной, сейчас пьют кофе и болтают, вечером посмотрят кино и лягут спать, закутавшись в тонкие хлопковые простыни, какие продают в Скандинавии на каждом шагу. Им не надо выяснять, что произошло четыре года назад в том проклятом лодочном сарае, на тех вонючих лежалых матрасах.

– Привет, - Лаврович поднялся им навстречу. Алисе достался от него поцелуй в щеку, а Павлу – полный презрения взгляд. – У нас есть час до закрытия.

– Так давай же не будем терять время, - выдохнула Алиса обреченно.

Лаврович странно посмотрел на нее, открыл письмо и повернул лэптоп к ним.

– Я с вашего позволения выйду, я уже… кхм… насмотрелся, - Лаврович захватил со стола сигареты и зажигалку и поспешил выйти.

– Он боится твоей реакции, - заложил его Павел.

– Я сама боюсь своей реакции, - призналась Алиса.

Она мельком взглянула на текст письма, убедилась, что видеофайл прикреплен и открывается, и, воровато оглянувшись на вход, потянула лэптоп на себя. Павел не возразил.

Алиса нажала «Переслать», вбила в адресную строку Анфисин e-mail, который помнила наизусть, нажала «Отправить» и отодвинула компьютер. Павел, глянув на то, как она нервно ломает пальцы, перешел в «Отправленные» и удалил только что улетевшее письмо. Эти манипуляции не несли практического смысла, ведь Лаврович вполне мог и так увидеть, что письмо недавно пересылалось. Дело было в том, что простые и знакомые манипуляции позволили им обоим на время унять дрожь в пальцах.

Решив, что тянуть дальше не имеет смысла, Алиса вставила свои наушники в разъем, поделившись одним «ухом» с Пашкой, и нажала на play. Видео быстро загрузилось.

Они увидели проем с открытой дверью, сразу за которым начиналась утоптанная земляная площадка, окруженная деревьями. Они сразу же узнали это место, ведь четыре года назад они просидели запертыми в своих одурманенных телах около пяти часов после пробуждения, созерцая именно этот пейзаж, не имея сил встать, даже чтобы просто сходить в туалет.

Снимался ранний вечер, вернее, та часть дня между сумерками и наступлением кромешной темноты, когда в лагере заканчивались соревнования, мастер-классы, семинары и бизнес-игры и снимался запрет на курение и алкоголь. На площадке собирались члены движения «Новый век» с пивными стаканчиками и сигаретами в руках. Они болтали, собираясь в кучки, искали кого-то, рассыпаясь поодиночке, или парочками уходили к пруду, что плескался за лодочным сараем, и до микрофона камеры доносились их смешки.

Оператор, несомненно, сидел в сарае.

– Вон я, - сказал Павел.

И действительно, экранный Павел, моложе и стройнее нынешнего, ухлестывал за какой-то девицей. Та громко ржала над его шуточками, не забывая отхлебывать пивасика.

– А вон ты, - снова сказал Павел.

Алиса и сама уже нашла себя. Короткая стрижка с длинной челкой, джинсовая юбчонка, которую пришлось выбросить наследующий день из-за бурых пятен и плохих воспоминаний. Вокруг нее какие-то парни, девчата и Маринин заместитель, который подливает ей пиво.

Лавровича и Нины не видно с этого ракурса, но Алиса помнила, что в тот момент они стояли чуть в стороне от сарая и болтали с Мариной.

– Пока ничего интересного, - сказала Алиса, - если здесь будет заметно, как кто-то что-то доливает в наши стаканы, то можно будет пойти с этим в полицию.

Павел не ответил, судорожно сглотнув и вытерев вспотевший лоб.

Камера моргнула на секунду и обстановка поменялась. Теперь съемка велась не из рук оператора, а со штатива или просто с какой-нибудь горизонтальной поверхности. В кадре теперь оказался интерьер лодочного сарая, изменившийся до неузнаваемости.

Все свободное пространство на полу было уставлено свечами. Сарай наполнили фигуры в черных плащах и капюшонах. Их было немного, всего человек десять, но из-за неясного нервного пламени свечей, бросающего на дощатые стены лодочного сарая зловещие отсветы, казалось, что в комнату набилась огромная толпа. Алиса пригляделась: под капюшонами не было лиц. Она догадалась, что они затянуты черной сеткой.

Через мгновение мизансцена поменялась. Фигуры расступились, образовав круг, в центре которого обнаружились предположительно те самые матрасы, на которых они очнулись утром, только сейчас они были плотно сдвинуты и образовывали большое ложе, застеленное черной тканью.

– Братья и сестры, - вдруг сказал замогильный голос рядом с камерой. Микрофон и натянутая на лицо сетка исказили его, но Павел узнал свою жену и шлепнул себя по лбу.

В ответ на призыв Марины, фигуры перестали вертеться и шелестеть мантиями, взялись за руки, замерли и в следующее мгновение заговорили слаженным хором.

– Не болтай! – произнес хор голосов.

– Клянемся хранить в тайне состав Совета Десяти и истинную суть обрядов объединения, - развила мысль Марина.

– Не лги! – произнес хор.