И будет вечен вольный труд

Июнь 1904

Серебряный Колодезь

Деревня

Г. А. Ранинскому^{317}

Снова в поле, обвеваем Легким ветерком. Злое поле жутким лаем Всхлипнет за селом. Плещут облаком косматым По полям седым Избы, роем суковатым Изрыгая дым. Ощетинились их спины, Как сухая шерсть. День и ночь струят равнины В них седую персть. Огоньками злых поверий Там глядят в простор, Как растрепанные звери Пав на лыс-бугор. Придавила их неволя, Вы — глухие дни. За бугром с пустого поля Мечут головни. И над дальним перелеском Просверкает пыл: Будто змей взлетает блеском Искрометных крыл. Журавель кривой подъемлет, Словно палец, шест. Сердце оторопь объемлет, Очи темень ест. При дороге в темень сухо Чиркает сверчок. За деревней тукнет глухо Дальний колоток. С огородов над полями Взмоется лоскут. Здесь встречают дни за днями: Ничего не ждут. Дни за днями, год за годом: Вновь за годом год. Недород за недородом. Здесь — немой народ. Пожирают их болезни, Иссушает глаз… Промерцает в синей бездне — Продрожит — алмаз, Да заря багровым краем Над бугром стоит. Злое поле жутким лаем Всхлипнет; и молчит.

1908

Песенка комаринская

Шел калика, шел неведомой дороженькой: — Тень ползучую бросал своею ноженькой. Протянулись страны хмурые, мордовские — Нападали силы-прелести бесовские. Приключилось тут с каликою мудреное: Уж и кипнем закипала степь зеленая. Тень возговорит калике гласом велием: «Отпусти меня, калика, со веселием. Опостылело житье мне мое скромное, Я пройдусь себе повадочкою темною». Да и втапоры калику опрокидывала; Кафтанишко свой по воздуху раскидывала. Кулаками-тумаками бьет лежачего — Вырастает выше облака ходячего. Над рассейскими широкими раздольями Как пошла кидаться в люд хрестьянский кольями. Мужикам, дьякам, попам она поповичам Из-под ног встает лихим Сморчом-Сморчовичем. А и речи ее дерзкие, бесовские: «Заведу у вас порядки не таковские; Буду водочкой опаивать-угащивать: Свое брюхо на напастиях отращивать. Мужичище-кулачище я почтеннейший: Подпираюсь я дубиной здоровеннейшей!» Темным вихорем уносит подорожного Со пути его прямого да не ложного. Засигает он в кабак кривой дорожкою; Загуторит, засвистит свое гармошкою: «Ты такой-сякой комаринский дурак: Ты ходи-ходи с дороженьки в кабак. Ай люли-люли люли-люли-люди: Кабаки-то по всея Руси пошли!..»

_______

А и жизнь случилась втапоры дурацкая: Только ругань непристойная, кабацкая. Кабаки огнем моргают ночкой долгою Над Сибирью, да над Доном, да над Волгою. То и свет, родимый, видеть нам прохожего — Видеть старого калику перехожего. Всё-то он гуторит, всё-то сказы сказывает, Всё-то посохом, сердешный, вдаль указывает: На житье-бытье-де горькое да оховое Нападало тенью чучело гороховое.

Июнь 1907

Петровское

Отчаянье

3. Н. Гиппиус

Довольно: не жди, не надейся — Рассейся, мой бедный народ! В пространство пади и разбейся За годом мучительный год! Века нищеты и безволья. Позволь же, о родина мать, В сырое, в пустое раздолье, В раздолье твое прорыдать: — Туда, на равнине горбатой,— Где стая зеленых дубов Волнуется купой подъятой, В косматый свинец облаков, Где по полю Оторопь рыщет, Восстав сухоруким кустом, И в ветер пронзительно свищет Ветвистым своим лоскутом, Где в душу мне смотрят из ночи, Поднявшись над сетью бугров, Жестокие, желтые очи Безумных твоих кабаков,— Туда, — где смертей и болезней Лихая прошла колея,— Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя!

Июль 1908

Серебряный Колодезь

Из окна вагона

Эллису^{318}

Поезд плачется. В дали родные Телеграфная тянется сеть. Пролетают поля росяные. Пролетаю в поля: умереть. Пролетаю: так пусто, так голо… Пролетают — вон там и вон здесь — Пролетают — за селами села, Пролетает — за весями весь; И кабак, и погост, и ребенок, Засыпающий там у грудей: — Там — убогие стаи избенок, Там — убогие стаи людей. Мать Россия! Тебе мои песни,— О немая, суровая мать! — Здесь и глуше мне дай, и безвестней Непутевую жизнь отрыдать. Поезд плачется. Дали родные. Телеграфная тянется сеть — Там — в пространства твои ледяные С буреломом осенним гудеть.

Август 1908

Суйда

Русь

Поля моей скудной земли Вон там преисполнены скорби. Холмами пространства вдали Изгорби, равнина, изгорби! Косматый, далекий дымок. Косматые в далях деревни. Туманов косматый поток. Просторы голодных губерний. Просторов простертая рать: В пространствах таятся пространства. Россия, куда мне бежать От голода, мора и пьянства? От голода, холода тут И мерли, и мрут миллионы. Покойников ждали и ждут Пологие скорбные склоны. Там Смерть протрубила вдали В леса, города и деревни, В поля моей скудной земли, В просторы голодных губерний.

1908

Серебряный Колодезь

Родине

В годины праздных испытаний, В годины мертвой суеты — Затверденей алмазом брани В перегоревших углях — Ты. Восстань в сердцах, сердца исполни! Произрастай, наш край родной, Неопалимой блеском молний, Неодолимой купиной. Из моря слез, из моря муки Судьба твоя — видна, ясна: Ты простираешь ввысь, как руки, Свои святые пламена — Туда, — в развалы грозной эры И в визг космических стихий,— Туда, — в светлеющие сферы, В грома летящих иерархий.

Октябрь 1916

Москва

Александр Александрович Блок

1880–1921

Фабрика

В соседнем доме окна жолты. По вечерам — по вечерам Скрипят задумчивые болты, Подходят люди к воротам. И глухо заперты ворота, А на стене — а на стене Недвижный кто-то, черный кто-то Людей считает в тишине. Я слышу все с моей вершины: Он медным голосом зовет Согнуть измученные спины Внизу собравшийся народ. Они войдут и разбредутся, Навалят на спины кули. И в жолтых окнах засмеются, Что этих нищих провели.

24 ноября 1903

Осенняя воля

Выхожу я в путь, открытый взорам, Ветер гнет упругие кусты, Битый камень лег по косогорам, Желтой глины скудные пласты. Разгулялась осень в мокрых долах, Обнажила кладбища земли, Но густых рябин в проезжих селах Красный цвет зареет издали. Вот оно, мое веселье, пляшет И звенит, звенит, в кустах пропав! И вдали, вдали призывно машет Твой узорный, твой цветной рукав. Кто взманил меня на путь знакомый, Усмехнулся мне в окно тюрьмы? Или — каменным путем влекомый Нищий, распевающий псалмы? Нет, иду я в путь никем не званный, И земля да будет мне легка! Буду слушать голос Руси пьяной, Отдыхать под крышей кабака. Запою ли про свою удачу, Как я молодость сгубил в хмелю… Над печалью нив твоих заплачу, Твой простор навеки полюблю… Много нас — свободных, юных, статных — Умирает, не любя… Приюти ты в далях необъятных! Как и жить и плакать без тебя!

Июль 1905

Роганевское шоссе

«Я ухо приложил к земле…»

Я ухо приложил к земле. Я муки криком не нарушу. Ты слишком хриплым стоном душу Бессмертную томишь во мгле! Эй, встань и загорись и жги! Эй, подними свой верный молот, Чтоб молнией живой расколот Был мрак, где не видать ни зги! Ты роешься, подземный крот! Я слышу трудный, хриплый голос… Не медли. Помни: слабый колос Под их секирой упадет… Как зерна, злую землю рой И выходи на свет. И ведай: За их случайною победой Роится сумрак гробовой. Лелей, пои, таи ту новь, Пройдет весна — над этой новью, Вспоенная твоею кровью, Созреет новая любовь.

3 июня 1901

Осенний день

Идем по жнивью, не спеша, С тобою, друг мой скромный, И изливается душа, Как в сельской церкви темной. Осенний день высок и тих, Лишь слышно — ворон глухо Зовет товарищей своих, Да кашляет старуха. Овин расстелет низкий дым, И долго под овином Мы взором пристальным следим За летом журавлиным… Летят, летят косым углом, Вожак звенит и плачет… О чем звенит, о чем, о чем? Что плач осенний значит? И низких нищих деревень Не счесть, не смерить оком, И светит в потемневший день Костер в лугу далеком… О, нищая моя страна, Что ты для сердца значишь? О, бедная моя жена, О чем ты горько плачешь?