И будет вечен вольный труд

В Заонежье

Верст сотни на три одинокий, Готовясь в дебрях потонуть, Бежит на север неширокий, Почти всегда пустынный путь. Порою, по часам по целым, Никто не едет, не идет; Трава под семенем созрелым Между колей его растет. Унылый край в молчаньи тонет… И, в звуках медленных, без слов, Одна лишь проволока стонет С пронумерованных столбов… Во имя чьих, каких желаний Ты здесь, металл заговорил? Как непрерывный ряд стенаний, Твой звук задумчив и уныл! Каким пророчествам тут сбыться, Когда, решившись заглянуть, Жизнь стонет раньше, чем родиться, И стоном пролагает путь?!.

«С простым толкую человеком…»

С простым толкую человеком… Телега, лошадь, вход в избу… Хвалю порядок в огороде, Хвалю оконную резьбу. Все — дело рук его… Какая В нем скромных мыслей простота! Не может пошатнуться вера, Не может в рост пойти мечта. Он тридцать осеней и весен К работе землю пробуждал; Вопрос о том: зачем все это — В нем никогда не возникал. О, как жестоко подавляет Меня спокойствие его! Обидно, что признанье это Не изменяет ничего… Ему раёк в театре жизни И слез, и смеха простота: Мне — злобы дня, сомненья, мудрость — И — на вес золота места!

«Заката светлого пурпурные лучи…»

Заката светлого пурпурные лучи Стремятся на гору с синеющей низины, И ярче пламени в открывшейся печи Пылают сосен темные вершины… Не так ли в Альпах горные снега Горят, когда внизу синеет тьма тенями… Жизнь родины моей! О, как ты к нам строга, Как не балуешь нас роскошными дарами! Мы силами мечты должны воссоздавать И дорисовывать, чего мы не имеем; То, что другим дано, нам надо отыскать, Нам часто не собрать того, что мы посеем! И в нашем творчестве должны мы превозмочь И зиму долгую с тяжелыми снегами, И безрассветную, томительную ночь, И тьму безвременья, сгущенную веками…

«О, неужели же на самом деле правы…»

О, неужели же на самом деле правы Глашатаи добра, красот и тишины, Что так испорчены и помыслы, и нравы, Что надобно желать всех ужасов войны? Что дальше нет путей, что снова проступает Вся дикость прежняя, что, не спросясь, сплеча, Работу тихую мышленья прерывает И неожиданный, и злой удар бича… Что воздух жизни затхл, что ржавчина и плесень Так в людях глубоки и так тлетворна гниль, Что нужны: пушек рев, разгул солдатских песен, Полей встревоженных мерцающая пыль… Людская кровь нужна! И стон, и бред больницы, И сироты в семьях, и скорби матерей, Чтоб чистую слезу вновь вызвать на ресницы Не вразумляемых другим путем людей,— Чтоб этим их поднять, и жизни цель поставить, И дать задачу им по силам, по плечу, Чтоб добрый пастырь мог прийти и мирно править И на торгующих не прибегать к бичу…

«Стоит народ за молотьбою…»

Стоит народ за молотьбою; Гудит высокое гумно; Как бы молочною струею Из молотилки бьет зерно. Как ярок день, как солнце жгуче! А пыль работы так грузна, Что люди ходят, будто в туче, Среди дрожащего гумна.

Рассвет в деревне

Огонь, огонь! На небесах огонь! Роса дымится, в воздух отлетая; По грудь в реке стоит косматый конь, На ранний ветер уши навостряя. По длинному селу, сквозь дымку темноты, Идет обоз с богатой кладью жита; А за селом погост и низкие кресты, И церковь древняя чешуйками покрыта… Вот ставней хлопнули; в окне старик седой Глядит и крестится на первый луч рассвета; А вот и девушка извилистой тропой Идет к реке, огнем зари пригрета. Готово солнце встать в мерцающей пыли, Крепчает пенье птиц под бесконечным сводом, И тянет от полей гвоздикою и медом И теплой свежестью распаханной земли…

1874

«Горячий день. Мой конь проворно…»

Горячий день. Мой конь проворно Идет над мягкой пахотой; Белеют брошенные зерна, Еще не скрытые землей. Прилежной кинуты рукою, Как блестки в пахотной пыли, Где в одиночку, где семьею, Они узором полегли… Я возвращаюсь ночью бором; Вверху знакомый взору вид: Что зерна звезды! Их узором Вся глубь небесная горит…

1883

Леонид Николаевич Трефолев {274}

1839–1905

«Лошаденки за оврагом…»

Лошаденки за оврагом Изнуренные плетутся, Выступая робким шагом, Под кнутом хозяйским жмутся. И хозяева их, кстати, Приуныли и устали; Мало счастья, благодати Эти люди испытали. Говорит один (я слышу): «Эки, братцы, неудачи! Всю соломенную крышу Съели дома наши клячи».— «Верно, к зимнему Николе Нам глодать кору придется».— «Ни зерна на целом поле!» — Третий голос раздается. Тут четвертый, пятый сразу Закричали, зашумели: «Мы в сибирскую заразу Обнищали в две недели!» — «И меня, — сказал Ванюха,— Посетила вражья сила; Ядовитая, знать, муха Спину крепко укусила. Сшил себе я саван белый, В церкви божьей причастился, Гроб купил, с деревней целой Пред кончиною простился. Да на ум меня наставил Коновал один любезный: Прямо к спинушке приставил Раскаленный прут железный…» Все хохочут… Смейся дружно, Своротив с дороги узкой, Люд страдающий, недужный, Терпеливый брат мой русский! Много милости у бога, Жизнь не вся в тебе убита, И широкая дорога Пред тобой вдали открыта.

1864

Осень

Осень настала — печальная, темная, С мелким, как слезы, дождем; Мы же с тобой, ненаглядная, скромная, Лета и солнышка ждем. Это безумно: румяною зорькою Не полюбуемся мы; Вскоре увидим, с усмешкою горькою, Бледное царство зимы. Вскоре снежок захрустит под обозами, Холодно будет, темно; Поле родное скуется морозами… Скоро ль растает оно? Жди и терпи! Утешайся надеждою, Будь упованьям верна: И под тяжелою снежной одеждою Всходит зародыш зерна.

8 августа 1881

Нива

С молитвою пахарь стоял у порога Покинутой хаты: «Война к нам близка, Одной благодати прошу я у бога, Чтоб ниву мою не топтали войска. Тогда пропадет мой ленок волокнистый, На саван не хватит тогда полотна…» И с верой молился он деве пречистой, Чтоб ниву его сохранила она. Но враг наступал… И послышался грохот Из сотни орудий. Как демонский хохот, Носился по воздуху рев батарей; И люди — ужасное стадо зверей — Безбожно, жестоко терзали друг друга, И брызгала теплая кровь, как вода, И ядра взорали все поле без плуга, И хаты крестьянской не стало следа… …Но милости много у вечного бога: Построилась новая хата-жилье, И пахарь-хозяин опять у порога С молитвою смотрит на поле свое. Себя он не мучит напрасной тоскою, Что нива упитана кровью людскою — Чужой ли, родной ли: не все ли равно? Ведь кровью и потом не пахнет зерно, Ведь свежая рожь не пошлет нам проклятья, Не вымолвит явных и тайных угроз?.. И будем мы сыты (О люди! О братья!), Питаяся хлебом — из крови и слез!

1899

Первый гром

Я весеннее раннее утро люблю: Чудно всходит оно над землею родной, И о том только бога усердно молю, Чтобы гром, первый гром загремел надо мной. Оживится земля со своими детьми; Бедный пахарь на ниве вздохнет веселей… Первый гром, чудный гром, в небесах загреми И пошли дождь святой для засохших полей! Как раскинется туча на небе шатром,— Всколыхнется душа, заволнуется грудь… Первый гром, чудный гром, благодетельный гром, Для отцов и детей ты убийцей не будь! Никого не убей, ничего не спали, Лишь засохшие нивы дождем ороси, Благодетелем будь для родимой земли, Для голодной, холодной, но милой Руси.

Алексей Николаевич Апухтин

1840–1893

К родине

Далёко от тебя, о родина святая, Уж целый год я жил в краях страны чужой И часто о тебе грустил, воспоминая Покой и счастие, минувшее с тобой. И вот в стране зимы, болот, снегов глубоких, Где, так же одинок, и я печалью жил, Я сохранил в душе остаток чувств высоких, К тебе всю прежнюю любовь я сохранил. Теперь опять увижусь я с тобою, В моей груди вновь запылает кровь, Я примирюсь с своей судьбою, И явится мне вдохновенье вновь! Уж близко, близко… Всё смотрю я вдаль, С волнением чего-то ожидаю И с каждою тропинкой вспоминаю То радость смутную, то тихую печаль. И вспоминаю я свои былые годы, Как мирно здесь и счастливо я жил, Как улыбался я всем красотам природы И в дебрях с эхом говорил. Уж скоро, скоро… Лошади бегут, Ямщик летит, вполголос напевая, И через несколько минут Увижу я тебя, о родина святая!