…И было детство

– А можно я с тобой на кухне буду работать?

Такого вопроса Верочка не ожидала и потому не знала, что ответить. К тому же у нее по поводу работы были совсем другие планы. Еще час назад она мечтала о работе рядом с Федором.

Верочка взглянула на Нину – та смотрела на нее умоляющими глазами, потом она перевела взгляд на темные купола собора, и ей показалось, что над главным куполом в темноте блеснул крест.

– Конечно можно, – сказала Верочка, и Нина благодарно обняла ее.

Потом они обе стояли и смотрели на темнеющую внизу Ладогу.

– Кто тебя научил так ловко вещи паковать? – спросила Нина.

– Не знаю, мама, наверное.

– Какая ты умница, все умеешь.

– Что вы, не все, – Верочка оживилась, – я в школе по физике почти двойку имела, еле сдала. Еще я крови боюсь, – она осеклась, поняв, что сболтнула лишнее, но Нина улыбнулась.

– Ничего, ты не бойся за меня, мне теперь хорошо.

Стало холодно, и они решили вернуться. Уже во дворе им встретился Федя, он почти налетел на них в темноте.

– Вера, где ты ходишь? Мы с Игорем Сергеевичем тебя повсюду ищем, перепугались страшно. Здесь, говорят, диких зверей полно, – выпалил он, но, увидев Нину Николаевну, замолчал от неожиданности.

– Простите, Федор, это из-за меня, – Нина не знала, что еще сказать, и замолчала.

– Ничего, – Федя радостно заулыбался, – не страшно, а вон и Игорь Сергеевич идет.

Профессор с минуту смотрел на стоящую посреди двора компанию и потом сказал решительно:

– Ну, чего стоим? Пойдем, что ли, чай пить. А вам, Нина, надо обязательно поесть. Верочка, у нас что-нибудь осталось на кухне?

– Осталось, конечно осталось, – радостно закивала Верочка, – сейчас мигом все устрою.

Ей было трудно скрыть свою радость. Она поняла, что Федя беспокоился о ней, бегал на поиски, значит, он тоже думает о ней. Верочка ликовала, и Федор вдруг залюбовался этой хорошенькой молодой девушкой.

Часто бывая в доме Ивашиных, Федя привык относиться к Вере как к младшей. Феде нравилось вести беседы с Диной Алексеевной, он восхищался ее умом и трудолюбием, а Верочка всегда казалось ему еще слишком маленькой, и он не снисходил до разговоров с ней.

В первую ночь на острове он увидел перед собой совершенно взрослую девушку, отзывчивую и решительную. Эти качества всегда нравились Федору в людях. «Какая Верочка замечательная, – думал он. – Сумела растормошить Нину, кто бы мог подумать! Еще она очень хорошенькая, как я этого раньше не замечал!»

Глава 4 И было утро

Утро 13 ноября 1968 года выдалось на редкость морозным. По северным меркам зима в тот год наступила рано. Сашенька проснулась от холода, но вставать совсем не хотелось. Она съежилась в комочек, открыла один глаз и стала наблюдать и прислушиваться ко всему происходящему. В коридоре плакала Аглая, и, видимо, Катерина тихонько успокаивала ее. Были слышны голоса о чем-то возбужденно споривших людей, и Сашенька старалась различить в этом «хоре» мамин голос. Это ей удалось, и она стала прислушиваться к тому, о чем говорит мама.

После Аннушки мама была для Саши на земле самым близким человеком. Аннушка умерла несколько лет назад, и значит теперь, кроме мамы, у Саши никого не осталось. Правда с мамой нельзя было поговорить как с Аннушкой, она не всегда вдавалась в подробности Сашиной детской жизни, но Саша все равно нежно любила ее.

Поездку на остров Саша восприняла по-детски радостно, как новое, неожиданное приключение. Правда, она немного огорчилась, узнав, что год не увидит свою подружку Яну, но и в этом имелся свой плюс. Яна всегда «задирала нос» перед Сашей – она каждое лето отдыхала на море, держала в руках живых крабов, видела настоящих дельфинов. Яна привозила с моря ракушковые бусы и дарила их Саше с видом человека, постигшего все тайны юга.

Саша обычно все лето проводила в городе, все ее прогулки заканчивались лаврским парком. Пару раз она, вместе с Аннушкой, гостила у какой-то Аннушкиной знакомой в деревне под Псковом, но это было давно. Теперь же Саша сможет рассказать Яне про настоящие приключения и, предвкушая необычайные события, она даже решила вести дневник. Страшный шторм должен был стать началом захватывающей повести, и Сашенька, засунув руку под подушку, вытащила помятую тетрадь.

– Саша, Саша, ты еще не встала, а там такое! – на пороге стоял раскрасневшийся, запыхавшийся Ваня. – Андрей с Витей решили все, как у взрослых, организовать. Витя для нас теперь как Игорь Сергеевич для них, понимаешь? Он распределит наши обязанности, идем скорее, – тараторил он.

Сашеньке очень не хотелось вылезать из-под теплого одеяла, но что поделаешь, вместе, значит, вместе. Через пару минут они уже сидели на маленькой металлической лесенке, ведущей на чердак, и горячо обсуждали предстоящую жизнь.

А у взрослых тоже шло свое обсуждение, и Верочка с Ниной Николаевной, готовя завтрак, старались меньше греметь кастрюлями, чтобы лучше слышать слова Игоря Сергеевича. Игорь Сергеевич стоял в дверном проеме кухни, слегка упираясь правым плечом в массивную кирпичную арку, и нетерпеливо ерошил рукой волнистые седые волосы.

– Нам всем необходимо успокоиться, понять, наконец, что могло быть… гораздо хуже, – он понизил голос и бросил быстрый, взволнованный взгляд на Нину. – Я хочу сказать, что до сих пор ни у кого из нас не было случая доказать свою веру, не словами, на деле понять, что мы можем. С нами обошлись по-Божески: у нас есть крыша над головой, продукты, работа, о которой в наши дни можно только мечтать, – он подошел к Артемьичу и тот согласно кивнул головой. – В ГУЛАГах в недавнее время было гораздо хуже; вот, кому необходимо освежить в памяти, Артемьич расскажет. Мы сейчас распределили обязанности, у нас много работы в скитах, к тому же, необходимо обустраивать быт, так что времени на переживания нет, – он опять посмотрел на Нину, глаза его на миг стали грустными, но он взял себя в руки и произнес решительно: – Мы должны помнить, что батюшке и Арсению гораздо тяжелее, чем нам. Батюшка научил нас молитве, мы не должны забывать… что мы – христиане, – в этот момент он столкнулся с насмешливым взглядом Любаши и с досадой отвел глаза. – Я вас никого ни к чему не призываю, но я хочу, чтобы все мы держались вместе, иначе не выжить!

Игорь Сергеевич замолчал, и молчали все. Было слышно, как за окном тает снег, и тяжелые капли барабанят по уцелевшим металлическим карнизам. Солнечный луч, пробившись через грязные оконные стекла, заиграл на лицах людей, и многие вздохнули с облегчением.

– Мы распределили обязанности, – тихо продолжил Игорь Сергеевич. – Костя, конечно, должен вести уроки у наших детей, но так как мужские руки сейчас просто необходимы, а Костины – тем более, – профессор с улыбкой посмотрел на сразу выпрямившегося Казимирова, – детьми будет заниматься Люба. Я думаю, у нее хватит знаний, а главное, доброты, – он сделал упор на этом слове, – помочь детям адаптироваться в непростой ситуации. Ты не должна забывать, Любаша, что им труднее, чем нам, и…

Но Люба прервала его:

– Я, видимо, совсем не имею права голоса, – визгливо выкрикнула она. – Меня вы не спросили о моих планах. А если я не захочу заниматься детьми, что тогда? Что вы со мной сделаете? В лес выгоните?

– Любаша, что ты такое говоришь, успокойся, – Дина Алексеевна подошла к стоящей у окна дочери.

– А я и так спокойна, – Люба насмешливо глянула на мать. – Только не хочу, чтобы мною командовали!

– Я и не собирался тобой командовать, Люба, – глухо произнес Игорь Сергеевич.