И смех и грех, или Какая мука - воспитывать!
Шрифт:
У Арины, как у маленького ребёнка, задрожала нижняя губка.
— Куда… мне… идти?
— Не ебёт. — Опять покачал головой и отвернулся от стола Иван. — Даю пять минут. Чтобы через пять минут рассосалась. Меня не вставляет жить под одной крышей с предательницей и… — тут он запнулся, повернул к ней голову и окинул пренебрежительным взглядом, — и шалашовкой.
Арина почувствовала этот удар торцом хорошего такого бревна в грудь. Да-да, отменно так ощутила. Она даже удивилась, что всё ещё сидит на табурете, а не валяется под плинтусом у стены за спиной.
— Аэм… — попробовала свой голосок на слух. — Кхг, кх… —
— Всё. Время пошло. — Иван встал и направился к себе в спальню.
Она смотрела вслед его удаляющейся спине, квадратным плечам и умирала от горя. Будто хоронила. Себя или его — без разницы. А может, и обоих вместе.
Но похоронить — это одно. Даже если себя. Трудность в том, что иногда приходиться продолжать жить, уже будучи покойником. Эдаким ходячим мертвецом, который в Арине сидел всегда, трансформируясь и принимая различные причудливые очертания, по мере того, как она силилась понять и смириться с самоубийством своей мамы Лены. И сейчас девушке, которая только-только вкусила счастья любить и быть любимой, да и ещё с человеком, о котором мечтала чуть ли не с младых соплей, предстояло вспомнить детство босоногое и вернуться в него. Туда, где мозг пытается хоть как-то переварить тот факт, что ты оказалась не нужна родной маме — человеку, который по идее должен тебя любить и растить. Хотя бы из любопытства посмотреть на твой выпускной и получить от тебя коробку конфет с первой зарплаты.
«Нет. Больше… не надо».
— Я никуда не пойду, слышишь? — выскочила из-за стола и подлетела к его спине, борясь с желанием запрыгнуть сзади обезьянкой. — Это дом мамы! Я здесь живу!
— Уже нет, — бросил он через плечо, судя по всему, и не думая останавливаться.
— Ваня… — взялась она ладошками за его талию сзади, — Ты не понимаешь. Если бы я не дала денег, меня бы… в классе… Они все, все скинулись. И даже Кирилл Алексеевич дал десять тысяч. — Она всё-таки схватилась за его толстовку, и парня тут же молниеносно развернуло будто какой-то потусторонней силой, как иногда привидения в фильмах.
— Ты предала меня. — Арина ещё ничего не поняла, а её запястья уже были сжаты кистями его рук. Намертво. — Я не могу так!
— А я могу?! Думаешь, мне легко это было?! — на глаза наконец-то навернулись спасительные слёзы, и чуть схлынула тяжесть с души.
— Всё. Свободна, — он как маленькую крутанул её, развернул задом и довольно сильно шлёпнул ладонью по попке, подталкивая от себя вперёд.
— Ауч! — дёрнулась Арина и попробовала закрыть это место ладошкой. — Ты охренел? — возмутилась голосом сестры. — Дурак! — и опять уже стояла передом, как избушка Бабы-Яги.
— Да. Дурак. Через пять минут найду— ремня всыплю. Я предупреждал вас с Марго.
Девушка ринулась на Ивана опять и замахнулась влепить ему пощёчину.
Но как ударить по лицу мужчину-боксёра? Да даже если и не по лицу. Его тело сделало всё за него — рука поставила блок, голова привычно дёрнулась в сторону и увернулась. Он молниеносно схватил её за запястье.
Сколько они так стояли друг напротив друга, пылая гневом и уничтожая один другого, с позволения сказать, взглядами, ни один из них не осознал.
— Никогда. Не смей. Меня. Трогать, —
прорычал Иван, выпятив вперёд нижнюю челюсть. — Поняла?— Поняла. — Арина выдохнула и без замаха, чтобы обмануть противника, ринулась свободной рукой и всё-таки соорудила ему пощёчину в другую скулу, почувствовав под ладонью знакомую, любимую кожу.
Что происходило потом, она понимала плохо — мир закружился, и замелькали картинки перед глазами. Остановилась и очнулась только впечатанная животом в диван и придавленная в спину чем-то тупым и болючим.
«Колено», — подумала девушка, начиная извиваться всем телом, как червяк. Но быстро ослабла и затихла. А когда в образовавшейся тишине услышала над собой сопение и звон пряжки ремня, то дёрнулась уже нешуточно.
В этот момент из кармана штанов опекуна послышалось пиликанье айфона.
Сама точно не поняла: это она вырвалась или Беспалов её отпустил, но Арина подтянулась руками вперёд и собрав под себя ноги, кинулась с дивана. Упала на пол и тут же быстро подскочила.
Развернулась и увидела, как он вытягивает из петлиц брюк ремень, игнорируя звук рингтона.
— Нет. — Выставила руки вперёд, начав пятиться. — Нет-нет. — Когда отошла уже прилично, крутанулась и со всех ног ринулась по коридору к себе в комнату. И очень пожалела, что их спальня с Марго не запирается. Прижала дверь спиной, но этим сделала только хуже — Иван так толкнулся в неё, что Арина отлетела внутрь, да ещё и, споткнувшись, опять повалилась на пол.
Когда-то здесь лежал ковёр, но его «съел» подрастающий Тайсон, которого такие же подрастающие близняшки отказывались отдавать в суровые условия улицы. Тем более ночью, когда страшно.
Поэтому сейчас девушка больно ударилась коленками о ламинат.
Иван мгновенно оказался рядом с ремнём в руках. А дальше ситуация с мельканием картинок и кадров мира повторилась. И даже положение на животе тоже. Только сейчас ещё и задницу обожгло огнём.
— Я.
Девчушка услышала свист и опять огонь на заднице.
— Предупреждал.
Снова свист и огонь.
— Я.
Свист и огонь, да ещё плюс лязг пряжки.
— Предупреждал.
Боль не была сильной — Иван лупил её через домашние штаны и трусики, но вот унижение и стыд.
И Арина сломалась.
Не справилась.
Ей даже показалось, что она лежит или валяется, как сломанная кукла. В неестественно изуродованной позе, хоть парень вполне упорядоченно пригвоздил её коленом между лопаток, а руки держал в замке над головой.
Она начала плакать. Горько. По-девичьи. Плакала так, будто была в комнате одна. Да и в жизни тоже. А потом сама себя услышала и принялась рыдать.
Её опустили, и Арина смогла распрямить руки. Тут же обняла ими голову и ухнула в истерику с ногами. Отдалась на откуп.
Её рвало на части, и сознание уже готово было вот-вот сдать свои позиции. Во входную дверь дома поскрёб лапой Тайсон, и оттуда послышался его громкий скулёж.
Девушка почувствовала, как кто-то оторвал её от пола. После чего под спиной мягко прогнулась кровать, и затылок обняла родная подушка. Арина приоткрыла глаза — над ней стоял Иван. Его лицо было как в тумане — выражение и мимику за слезами не рассмотреть, только лишь растрёпанный, свесившийся до носа длинный чуб. Она тут же закрыла руками свою зарёванную мордашку и резко отвернулась к стене.