И тысячу лет спустя. Ладожская княжна

Иттан и Глеб переглянулись, обменялись улыбками, и она взяла руку мужа в свою. Олег даже на Димитрия посмотрел иначе: он его уже и не так раздражал.

— Вы стали моей семьей, — продолжала Марна. — И я люблю каждого из вас. Спасибо, что вы здесь.

— Я однажды затолкал тебя в телегу, чтобы привезти тебя сюда и продать конунгу, — посмеялся Глеб, отпивая из своей чаши. — Ты верна своим словам, Марна?

Димитрий только качал головой и бранился за то, что такой священный день превратили в веселье и попойку вместо того, что провести его в молитвах. Олег подкармливал куриными ножками Бруни и его четверо волчат, что толкались под столом.

— В такой день у нас принято подносить дары каждому родному человеку… — и тогда Марна взяла из-под стола, украшенного еловыми ветками, огромную корзину. Паук помог хозяйке взгрузить ее на стол.

— Если бы я могла, я бы купила вам лучшие подарки во всем мире, но… у меня был только месяц, Паук рядом и куча снега вокруг, — тихо посмеялась Марна. — И потому сегодня вы не получите украшений или сапожек, но кое-что более важное, это будут дары вёльвы…

— У-у-у, — тихо пронеслось вдоль всего стола.

— Да, — Марна кокетливо поправила выбившуюся прядь. — Иттан… Ты стала мне подругой и даже больше… сестрицей… И потому сегодня я хочу подарить тебе свою клятву верности. Твой сын — мой сын. Твоя жизнь — моя жизнь.

Иттан тут же поднялась со своего места, и глаза ее стали влажными. Она уже знала, что делать. Марна вытащила из корзины нож и порезала свою ладонь. Иттан, подойдя к подруге, сделала то же самое, и они скрепили свою дружбу рукопожатием, а затем крепко обнялись, как только смогли, и рассмеялись.

— Моя сестра Марна.

— Сестра Иттан.

Затем они помогли друг другу перемотать раны чистыми тканями. Следующим был Глеб, и Марна вручила ему ключ от самой большой комнаты в другой башне, объявив, что просит его служить ей и стать главным человеком в этом крепости после нее и Олега.

— Когда-то эта спальня была спальней конунга Рёрика. Она самая большая в крепости, самая теплая и безопасная. Злые ветра проходят мимо, а еще там отлично поместятся ваши будущие дети.

— Почему же ты сама не заняла ее? — спросил с изумлением Глеб.

— Нет, — покачала головой Марна. — Никогда не буду спать в одной комнате с Рёриком. Димитрий… — тогда она повернулась и к бывшему монаху. — С позволения моего мужа, я разрешаю тебе исповедовать свою религию свободно, здесь, в Ладоге, а это… — и тогда она вынула из корзинки тяжелый валун. — А это первый камень той церкви, что ты возложишь здесь… Я знаю, ты держишь свой путь на север, но что если твой путь — это оставаться здесь и более никуда не идти? Я буду первой прихожанкой в твоем божьем доме… а за мной последуют и остальные.

— И как ты на это согласился? — Глеб прошептал Олегу с куском курицы во рту. — Она что, бросает вызов нашим богам?

— Не знаю, — тот выдохнул. — Я просто слишком сильно ее жалею…

— Мой муж, — наконец, и пришла его очередь. — В своем прошлом я часто слышала, что великая любовь начинается с дружбы. Ты бы, наверное, посмеялся надо мной, если бы услышал это раньше, но именно дружба…

— Нет, я никогда не был тебе другом, — Олег вдруг перебил ее и тяжело вздохнул. — Я любил тебя с того дня, как вытащил из воды, Марна, — голос его был серьезным, будто словен был чем-то расстроен.

— Да, но я… не любила, — тихо добавила Марна, и все приуныли. — Больше того… я желала тебе смерти в наш первый день. Я всегда полагала, что истинная любовь — эта та любовь, что кружит голову, так любовь, из-за которой и в огонь, и в воду, но…

— Но я пойду за тобой. И в огонь, и в воду. А ты? Нет?

— Боюсь, ты не понимаешь, что я хочу сказать…

— Не важно.

Все растерянно глазели друг на друга, не понимая, что могло вдруг случиться с Олегом и почему между мужем и женою случилась размолвка. Да и сам Олег не знал. Он просто видел любовь по-другому. Он видел любовь глазами мужчины изо девятого века, и слова Марны о дружбе были непонятны ему и обидны.

— Хорошо… лучше я… подарю твой подарок чуть позже… — и Марна убрала корзину обратно под стол и принялась за свой ужин.

— Мне Николка рассказал о трэлле, — продолжал Олег. — Так вот, что было причиной твоих слез. Он? И легла ты сегодня со мной только на зло ему?

— Олег… — Марна взглядом показала ему, что здесь гости.

— Мне пора заняться кое-какой работой, — Олег вышел из-за стола и в зале больше не появлялся. Семейный ужин был испорчен.

Часом позже Иттан пригласила Марну в свою новую спальню, чтобы поблагодарить подругу и поговорить обо всем наедине.

— Я запуталась, подруга, — Иттан хмурила свои белые брови, и ее глаза, обведенные черным карандашом, сверкали. Иттан расплетала косы Марны и пыталась распутать ее непослушные кудри, а затем обрить виски.

— В чем же?

— Помнится мне, ты убивалася по тому трэллу, а теперь устраиваешь пиршества здесь, в Ладоге, и наслаждаешься своим положением. Ты носишь ребенка от Олега, но плачешь по Райану? В самом деле, что у тебя на сердце?

— Райан женился на другой, — изображая равнодушие, ответила Марна. — Отправился в поход, чтобы завоевать меня, а завоевал какую-то северянку, и я даже догадываюсь, кого…

— Марна-Марна…

— Я и впрямь скучаю по нему, — Марна опустила глаза, чтобы Иттан не заметила ее слез, когда приступила к левому виску. — Сегодня за ужином я думала… как бы Райан был рад, услышав то, что я сказала Димитрию. Но и Олег мне дорог теперь… мне жаль его обидеть. В отличие от Райана он никогда не делал мне больно.

— Не знаю, сестрица, но когда я повстречала Глеба, то сказала себе: «Было бы все хорошо с первым мужем, не было бы второго».

— Здесь все совсем не так. Если бы не та история с Ольгой, Райан бы остался со мной…

— Или не та история, где Райан — твой предок, — низко посмеялась Иттан, почесала висок Марны, чтобы лишние волоски упали на пол и обнажили татуировки, когда-то сделанные Рёриком.

— Тот мужчина заставил меня лечь с ним, этот Рузи Кара, — продолжала свою исповедь Марна.

— Какой мужчина? — дверь отворилась, и Олег стоял на пороге с бледным лицом. Грудь его тяжело вздымалась.

— Ты подслушивал наш разговор? — удивилась Марна. — Олег, это очень плохой поступок.

— Так, значит, я был прав?