И тысячу лет спустя. Ладожская княжна

— Это… тот самый пожар?.. Я знаю этих людей. Это Анна и Дуглас.

— Да, а это тело, которое выкопали этой же весной. Как вы думаете, кому оно принадлежит?

Врач долго смотрел на фотографию, затем снял очки, протер их платочком, что лежал в ящике стола, прочистил горло, надел очки, снова поправил их.

— Вы ведь пришли из-за нее, верно? А не на прием.

— Значит, вы верите мне?..

— Я…

Доктор вдруг встал из-за стола и отправился к длинному книжному стеллажу, где также хранил все документы и личные папки своих пациентов.

— Я обычно не храню такие документы слишком долго, но та женщина запомнилась мне надолго. Я не знал, какой диагноз ей поставить. Долго мучился, а когда сообщил ей о шизофрении, она исчезла, и я винил себя. Только спустя долгие годы я понял, что это был самый обычный ПТСР.

— ПТСР? Что это?

— Посттравматическое стрессовое расстройство, — объяснила Марта Аристову на ухо.

— Как у военных?

— Да, — доктор вернулся за стол с тоненькой папкой. Вероятно, Марна не была постоянной пациенткой и сбежала довольно быстро. — Эта женщина страдала галлюцинациями. Она говорила о том, что родила ребенка от человека, который… изнасиловал ее.

— Это… вы уверены? — Марк и сам побледнел. — Этого не может быть. Насколько я знаю, она вышла замуж и…

— Я лишь говорю вам то, что она говорила мне, — психиатр открыл папочку и сдул пылинки с листков. — Вот… я здесь пишу: слышит голоса, видит галлюцинации — все это мужчина, который подверг ее изнасилованию. И быть может, я бы и поставил ей затем ПТСР, но она попыталась намекнуть мне, что… не принадлежит нашему времени и не может вернуться домой. Я спросил ее: ваш насильник умер? А она мне ответила: и нет, и да. Я спросил: что это значит? А она ответила: он умер больше тысячи лет тому назад, но все еще жив, потому что я едва родила от него.

Марта теребила рукава своего платья ногтями до тех пор, пока не сломала один. Ее глаза начали наполняться слезами.

— Вы же понимаете, мистер Аристов, что путешествий во времени не существует? — продолжал доктор. — Но вас ввели в заблуждение. Вероятно, эта больная женщина так сильно верила в это сама, что убедила остальных.

— А фотографии? А тело?

— Это могут быть фальсификации или просто еще один очень похожий человек. Вероятно, изнасилование так сильно травмировало женщину, что она предпочла уйти в иллюзорный мир. Ведь быть изнасилованной воином из прошлого звучит гораздо романтичнее, чем быть изнасилованной каким-нибудь ирландским наркоманом или бездомным. Значит, она умерла?

— Она была убита, товарищ доктор, — Аристов начал вставать из-за стола, прощаясь.

— Бьюсь об заклад, это сделал тот же самый маньяк.

— Да, наверное, так, — равнодушно вздохнул Марк и позвал Марту за собой. — Спасибо вам. До свидания.

Всю дорогу от клиники до особняка Марта и Марк шли молча. Она боялась спрашивать его о чем-либо, боялась узнать еще больше и не вынести этого. Но что-то в словах Марка было правдиво. Старушка видела эти фотографии собственными глазами и не могла найти иного объяснения.

— Я собираюсь поехать в Россию, — в тот день день Аристов признался Марине. — Я больше не могу работать так на износ, нам нужны деньги. Я знаю, ты не доверяешь мне, хотя мы уже и прожили вместе три месяца… ты можешь остаться здесь.

— Не могу, — вздохнула Марина. — Что если тебя не пустят обратно? — она подошла к Марку и обняла его. — Ты сегодня сам не свой. Что случилось?

— Повздорил с начальником, ничего больше.

— Поехали в Россию. Я согласна. Я верю тебе…

— Тогда я возьму билеты на следующую неделю, там кажется, было выгоднее…

— Я думаю, пришло время рассказать тебе все…

Марина позвала Аристова на диван и усадила рядом с собой.

— Чтобы ты знал, почему я на самом деле не убивала свою мать и почему ни в чем не виновата.

— Правда? Ты сможешь, наконец, рассказать? — глаза Марка блеснули.

— Да. Я готова.

* * *

Мои первые яркие воспоминания связаны с этим белым особняком. Я и впрямь считала всегда его своим домом, потому как моей матери позволили там жить и даже выделили отдельную спальню с двумя окнами, выходящими в сад, когда она устроилась к мистеру и миссис Ковалевым — такая фамилия у приемных родителей Мирославы. Мне было тогда около двух или трех. Я и не знаю, где мы жили прежде. Наверняка, места эти были не столь приятными, и даже жуткими, как моя мать, раз совсем не остались в моей памяти. Или же я была слишком мала. Со скольки лет вообще дети помнят себя и осознают?

Евгений, муж Ирины, всегда был в разъездах, а она развлекала себя частыми гостями, среди которых были и любовники, как я теперь понимаю, и потому маленькая Мира видела чаще мою мать, чем свою собственную. Когда же он возвращался, то часто пил и поднимал руку на Ирину, бывало, перепадало и Мире, и тогда моя мать вновь защищала ее.

Мы с Мирославой были одного возраста, и потому воспитывались вместе. Делили общие игрушки, и нас часто укладывали спать в одну кровать. Я считала ее своей сестрой, и Мира относилась ко мне также. Она любила меня. Но все менялось с каждым год в худшую сторону. Моя мать никогда не бранила Мирославу, но часто ставила меня в угол или лишала ужина за непослушание, которое было доступно Мире. Порой она оставляла меня совсем одну или вверяла своим коллегам из кулинарии, где подрабатывала в выходные, а сама закрывалась с Мирославой в кабинете или забирала ее на прогулки, где они пропадали часами.

Один день я помню действительно ясно, как будто если бы он был вчера. Мне было четыре. Родители Мирославы подарили ей первый фотоаппарат на день рождения, и Марна взяла ее на прогулку к замку короля Иоанна, чтобы сделать снимки. Она наряжала ее в лучшие платья и никак не могла выбрать подходящее, а я сидела на кровати, хлопала глазами и ждала, когда же придет и моя очередь. Но она не пришла.

— А я, мама? — пропищала я, слезая с кровати, когда они уже выходили из комнаты.

— Сегодня у Миры день рождения, Марина, — оправдалась мама, как обычно оправдываются, когда не чувствуют себя виноватыми и хотят поскорее отвязаться от назойливого дитя. — Не будь эгоисткой. Будет твой день рождения, тогда и ты будешь в центре внимания.

Она оставила меня совсем одну в большом доме. Я всегда была ребенком тихим, боязливым, и, вероятно, просидела бы в спальне до самого их возвращения, ковыряясь в игрушках, но в тот день мне было так больно и так обидно, что я уж не смогла усидеть на месте. Я решила проследить за ними, и тогда то и заработала свой первый шрам. Меня сбила машина, когда я перебегала дорогу. Мне повезло. Я отделалась лишь сломанной рукой. Правда, перелом оказался открытым, и на моем локте до сих пор блестит шрам. Из больницы меня забрала мать. Мира плакала. Марна была не в себя, кричала и бранила меня. А я только улыбалась. Моя мать была рядом. Что еще было нужно ребенку? Она провела рядом со мной все дни до самого выздоровления, заботилась обо мне, как обычно заботилась о Мирославе, и тогда то я и смекнула, как удобно было болеть.

Я влезала в драки с другими детьми, которые дразнили меня за грязные платья и неприбранные волосы. Я бегала босиком по лужам и пила холодную воду, заранее тайком пряча ее на ночь в морозильник. Однажды у одной из соседских девчонок завелись вши. Я тут же выпросила у нее расческу, но, видимо, это работало не так, и этих мерзких животных в волосах у меня не появилось. Тогда, однажды подкараулив ее на улице, я попросила одолжить мне и саму вошку. Мы долго сидели на обочине, бросив велики прямо на тротуар, а я копалась в ее волосах, выискивая чего-нибудь, чтобы прибежать с этим подарком домой и посадить тут же на волосы, когда мать будет меня мыть. Но в тот день она была так замотана и отправила меня в ванную одну.