И тысячу лет спустя. Ладожская княжна

— Это вовсе не то…

— Что я думаю, да, — Олег кивнул головой, и его губы дрогнули. — Не бойся, я не собираюсь прогонять тебя или требовать развода. Однако, будет лучше, если я буду ночевать с дружинниками. А завтра ты мне расскажешь, кто такой этот мужчина, что заставил тебя лечь со мной.

Но разговор так и не состоялся. Иттан разродилась в ту ночь. Быть может, ребенок поспешил из-за волнения матери, но воды ее отошли тут же, как только Олег захлопнул за собой дверь.

Повитуха Зима и Марна принимали роды вместе. Справедливости радости, работала только одна Зима, а Марна командовала служанками, чтобы те меняли тряпки и тазы со свежей водой чаще, а сама смотрела на то, что и ей предстояло пережить уже в конце этой зимы, а если быть точнее, в конце марта.

Иттан родила здоровую девочку. Она выскользнула из нее так быстро, что никто и не успел опомниться.

— Пятый раз! — посмеялась Иттан, глядя, как повитуха обрезает пуповину, а потом вдруг сделалась грустной, потому что вспомнила, что первые ее трое сыновей пропали без вести, и никогда не любили свою мать так, как любили Ларса. — Дай-ка мне глянуть на нее! О, Фрея, какая же она черненькая!

— Маленькая Глеба, — Марна обошла Иттан со спины. — Позовите же отца!

С тех пор Марна и Олег не говорили. Княжеский сын часто пропадал на охотах и каких-то вылазках, а Марна находила свое утешение в заботе о Торе, дочке Иттан и Глеба, так и коротала свое время. Тем более, нужно было налаживать жизнь и быт в Ладоге, устраивать свой порядок.

Как-то двое повольников пришли к Марне на суд. Они не могли разрешить спор, как поделить им жену.

— А зачем же вам делить ее? Пусть сама решает, с кем ей быть, — удивлялась Марна, восседая в своем кресле и поглаживая живот.

— То-то и оно, княжна, — говорил первый. — Она была моей женой, еще в Новгороде, а затем я потерялся в лесах и считали меня мертвым. Она и вышла за другого, чтобы было куда пойти и где кормиться, ведь баба без мужика пропадет. Я бы и не вернулся, если бы не спасли меня повольники, я к ним и примкнул.

— Повольники? — Марна сглотнула слюну.

— Да, те, которыми Ратибор правит. Меня и вылечила их знахарка…

— Так что же делать нам? Чья жена? — перебил его второй. — Я ее себе хочу оставить, разве не так закон велит?

Марна вздохнула, посмотрела на двух глупцов устало.

— Так я же сказала вам, молодцы, что жену спрашивать надо бы. Она с кем хочет быть? Кого из вас жалеет?

Те двое переглянулись и пожали плечами.

— Разве баба что-то может решить сама?

— Разве не перед бабой вы сейчас стоите и просите решить ее ваш спор? — Марна повысила голос. Их речи обижали ее, хотя она всегда старалась напоминать себе, что далеко не в двадцать первом веке. — Ты, ушастый, расскажи мне про повольников. А ты, — обратилась она ко второму. — Иди за своей женой и приведи ее сюда. Мне с ней поговорить надо бы.

— А что же рассказывать? На юге они сейчас от Новгорода, людей к себе набирают, денег просят, а бывает, что и грабят кого, кто сам не дает. По весне собираются за Варяжское море идти.

— А Ратибор что? Есть у него жена?

— Есть, — покачал головой ушастый и нахмурил брови, пытаясь вспомнить. — Радимою ее кличут.

Марна вонзила ногти в ручки своего кресла и притворно улыбнулась. Когда же второй мужик привел свою жену, Марна просила оставить их наедине.

— Ну, с кем бы ты хотела остаться, голубка? — вельва ласково обратилась к ней, когда узнала в девушке Любаву, еще совсем дитя. — Тот первый, значит, Тихон и есть?

— Тихон плохим мужем оказался, — заплакала Любава. — Он бил меня.

— За что же?

— За то, что любит. Так ему отец велел. А теперь, когда отец его стал мне мужем, все хуже сделалось…

Марна остановила Любаву.

— Постой, голубка, ты, наверное, что-то спутала?

— Нет, — она почти вывернула нижнюю губу наружу, когда плакала. — Я аж когда за Тихона пошла, его отец меня и забрал на первую ночь… чтобы показать, как оно надо и как все должно быть.

У Марны почти дергался глаз.

— А потом ему все это так полюбилося, я полюбилася, что он Тихона и отправил в лес сам, обманом… и сделал меня своею женой.

— Снохачество, значит, — догадалась Марна и покачала головой, сочувствуя Любаве. Вёльва встала со своего кресла, подошла к Любаве и обняла ее. — К Тихону вернешься или у меня останешься служить?

— У тебя, княжна! У тебя… — Любава тут же упала в ноги Марны, но вёльва подняла ее с пола за плечи.

— Ну, вот и славно. Мне рожать скоро, будешь помогать мне дитя воспитывать.

Так у Марны появился еще один друг. Иттан, Глеб, Паук, Димитрий, безмолвный Брит, Николка, маленькая Тора, Любава и даже Олег, что до сих пор носил в своем сердце обиду, — все они стали семьей для Марны, и все они служили ей верой и правдою. А Марна все думала о Райане. Предал ли он ее, если женился на другой? И разве не должен был он этого сделать, как и предвещал Рузи? Но вернется ли Райан теперь за Марной, и если нет, то как же его разыскать, чтобы, наконец, отправить в Ирландию?

Глава 9 Скалы Мохер

Аристов все чаще ловил себя за странным занятием: он находил страницы Мирославы Новиковой в социальных сетях, изучал ее фотографии, пытался представить, какой бы она была, если бы он встретил ее вживую. Похожа ли на Марину? Лишь внешне. Но сколько в Мирославе было женственности, а теперь и силы, которую Марк увидел через страницы рукописи… А какой бы она была, если бы стала Эбигейл?

Вот она приехала волонтером в детский дом, а здесь сажает дерево, чтобы восстановить сибирские выгоревшие леса. Сибирь? И как она только туда попала? Здесь берет уроки рисования и рисует портрет своего книжного героя, конечно же, Райана, а здесь призывает отказаться от мяса и от норковых шуб.

— Если бы ты только знала, — посмеялся Марк, и к нему тут же подошел священник, чтобы сделать замечание.

Следователь пришел тогда в православную церковь, в храм святых апостолов Петра и Павла, и священник здесь был русским.

— Вы приходите сюда каждый вечер, чтобы посидеть в телефоне? Боитесь, что Бог увидит вас слишком близко? Или боитесь остаться наедине со своими мыслями?

— Я… простите, — Марк тут же нажал на боковую кнопку и спрятал телефон в карман.

— Кто это девушка, что вы рассматриваете каждый божий день? — священник присел на скамью рядом с Марком и прищурился. И хотя был он русским, что-то стало в нем европейское за все эти годы жизни в Лимерике.

— Она… умерла.

— Я сожалею. Это была ваша возлюбленная?

— Не совсем.

— Поделитесь?

Марк пожал плечами. Никогда прежде он не бывал в церквях, если не считать того случая, когда в возрасте двух лет его крестили без его ведома о том. И вот три дня тому назад, когда Аристов, спрятав свое лицо под капюшон, гулял по центру Лимерика, он услышал церковные песнопения на русском языке и заинтересовался. Еще более — когда понял, что голоса его ведут во внешне католический храм, справа от которого раскинулось кладбище с серыми кельтскими крестами. Что-то заставило Марка войти туда, и так уже три дня подряд он проводил здесь все утро, пока посетителей было мало.