И тысячу лет спустя. Трэлл
Шрифт:
— Да что с тобой не так? — крикнула она и швырнула бокал в стену. — Я чувствую себя униженной! Ты никогда не захочешь меня, верно?
Александр вздохнул и посмотрел на нее так, как смотрят на капризного ребенка. Он молчал и продолжал испытующе смотреть, пока Мирослава убивалась в истерике.
— Да скажи хоть что-нибудь! — расплакалась она, натягивая на кружевное белье свитшот и джинсы. — У нас ничего не было, с тех пор как я…
— Тебе нельзя пить, Мирослава. Ложись спать.
— Я не пьяна! Слышишь?!
— Приберись и ложись спать.
— Ты... ты... — она тыкала пальцем
Александр вернул взгляд на экран ноутбука. Мирослава плакала и смеялась, радуясь своему освобождению, а он молчал, молчал и молчал, и ни один волосок на его голове не шелохнулся. Мирослава не помнила, как надела ботинки, натянула пальто и вызвонила Андрея уже в такси, на пути к нему.
— Мирослава, ты пьяна?
— Да не пила я! — простонала она и утерла мокрое лицо рукавом, которое тут же стало черным от потекшей туши.
Андрей был в домашней одежде. Он уже почистил зубы и готовился ко сну, но Мирославу принял, попросив ее прежде подождать в кабинете десять минут.
— Я хочу развестись!
Она ходила кругами, но Андрей не просил ее успокоиться или сесть на место. Он видел прорыв, хотя и не ожидал этого прорыва так скоро.
— Я прямо сейчас хожу тут в дорогущем кружевном белье! Которое купила для него! А он даже не оценил! Понимаешь? Сказал, что устал! Я понимаю! Понимаю! Но неужели нельзя было хотя бы попробовать! Хотя бы восхититься мной?! Хотя бы сказать, что я красива или сексуальна?! Неужели я... Может, я и не красива вовсе?
Она закрыла лицо руками и плюхнулась в кресло.
— Ты красива, Мирослава. Просто он не любит тебя.
— Нет-нет-нет... это невозможно, — она мотала головой и утирала нос. — Ну почему? Что со мной не так?! Разве я недостаточно хороша для него?!
— Мирослава... — Андрей тяжело вздохнул. — Он просто не любит тебя. Мы говорили с тобой об этом два дня тому назад и сделали замечательные результаты. Давай без откатов, пожалуйста.
Она соскочила с кресла и, ломая пальцы, принялась наматывать по кабинету новые круги.
— Но он ведь так заботится обо мне… он… он… Он мне в Старую Ладогу на днях предложил поехать, чтобы я снова начала писать. Ради меня! Представляешь?
— Мира, ты принимаешь любое базовое проявление заботы за любовь? Разве я сейчас не забочусь о тебе? Я слушаю тебя, помогаю, и что? Я даже сделал тебе комплимент. И насколько я помню из нашей прошлой встречи, в Ладогу он едет только для того, чтобы посмотреть участок.
— Я... — она вдруг остановилась и повернулась к психологу всем телом. — Я должна найти свою мать!
Она снова вернулась в кресло, но больше не плакала. Ее бледное худое личико стало совсем красным и опухшим.
— Ты оказался прав. Насчет моей матери. Я должна найти ее. Должна узнать, почему она так поступила. Что, если у нее действительно была на то веская причина? А что… если она и вовсе
умерла? Одна странная девушка сказала мне, что мои родители погибли! Что если… на порог Ковалевых меня подкинула вовсе не моя мать?.. Что если… я ненавидела ее и себя все это время зря… Я…Андрей слушал внимательно. Он восхищался своей клиенткой.
— Я разведусь, — тихо произнесла она и покачала головой, будто пыталась убедить саму себя в сказанном. — Да. Я разведусь с ним и уеду в Ирландию, чтобы узнать, кто я. Кто мой отец? Из какой они семьи? Какая у меня родословная? Если у матери была причина оставить меня, я пойму ее и прощу. Если же нет и она до сих пор жива — я скажу ей все, что о ней думаю…
Мы скоро едем в поездку… Я скажу ему об этом там. Я скажу... скажу, что если он не исправится, я разведусь.
— Ты только что сказала, что решила развестись. А уже даешь шанс?
— Я... Господи...
С ее красных губ слетел громкий отчаянный выдох.
— Я просто боюсь... Боюсь, что если уйду... буду больше никому не нужна. Меня все оставляют. Моя мать. Даже моя нянечка... Она просто бросила меня ничего не объяснив…
— Все? Ты назвала только двух человек, Мирослава. Два человека — это не все.
Он поймал ее, и она, открыв рот, замерла на полуслове.
— Я и вправду чокнутая! — улыбнулась Мирослава сама себе. — Меняю свои слова каждые две минуты! Вот, видишь! А это все потому, что я не знаю кто я и чего на самом деле хочу! Да и вообще я никогда не испытывала подобного чувства — быть кому-то нужной. Не знаю, каково это!
— Во-первых, начни быть нужной самой себе. Почему другие люди должны любить тебя, если даже ты сама не можешь это сделать?
— Это жестоко, господин психолог, — усмехнулась она и откинулась на спинку. — Это жестоко…
— Во-вторых, перестань винить себя за то, что ты похожа на свою мать.
— Это смешно. Как я могу быть похожа на свою мать, если я ее даже никогда не видела?
— Ты потеряла ребенка.
— Да, но это был не аборт. Это был не мой выбор! — она повысила тон.
— Ты не хотела ребенка. А затем потеряла его. И потому винишь себя. Тебе кажется, что ты сама его убила, потому что не хотела. Прямо как твоя мать. Прости ее. И прости себя.
— Хватит! — Мирослава поднялась с кресла и схватилась за пальто на вешалке.
— Да. Хватит винить себя за то, что ты не хотела ребенка от нелюбимого мужчины! От мужчины, который сам не хотел его! И тогда не придется ехать в Ирландию искать призраков! Это нынче слишком дорого!
— Я... я... — Мирослава открыла рот, собираясь что-то сказать, начала тыкать пальцем в воздух, как пару часов назад перед Александром, но так ничего и не смогла ответить.
Хлопнув дверью, она вышла из кабинета и больше не появлялась. Во второй день на Ладоге она все же набрала Андрею — он сообщил, что по личным причинам оставил Россию и уже ждал рейс в Нью-Йорк.
— Вот, даже ты бросил меня, — в шутку прошептала она и пожелала ему не без сарказма мягкой посадки.
— Как у тебя дела, Мирослава?
— Все хорошо. Я сегодня сказала Саше, что хочу развестись и уехать. Что же, Ладога все покажет и расставит на свои места.