И восходит луна

Грайс барахталась в холодной воде, ноги сводило судорогой, и это было больно. Грайс хотелось плакать, но вместо этого она крикнула:

– Все? Вы закончили?!

Она видела, что девушки в белоснежных платьях кольцом окружили озеро. Они смотрели на нее, стояли неподвижно.

– Пожалуйста!
– выкрикнула Грайс.
– Я же умру!

Молочный свет луны лился на холодную воду озера, кувшинки отдалялись все дальше из-за дерганных движений Грайс, поднимавших волны. Грайс запрокинула голову и увидела, как оставляя серебристый хвост, с неба падает еще одна звезда.

– Почему вы молчите?!

У Грайс на глазах выступили слезы - ей было невероятно холодно. Она отдала бы все, чтобы выйти отсюда. Грайс представила, как было бы здесь настоящей Джэйси, испуганной, способной умереть. Грайс представила, как было здесь другим девушкам. Ей показалось, что в темной воде под ней проплывают бледные тела утопленниц.

Сколько их было? Дикие девочки, мертвые девочки.

Наконец, абсолютно синхронно, все они отступили. Грайс услышала голос Джанны, и теперь она знала, что этот голос ничем не отличается от голоса той, что пыталась ее убить.

– Выходи.

– Вы хотели убить меня?
– выкрикнула Грайс.

– Мы хотели проверить, готова ли ты к смерти, не струсишь ли ты. Мы все здесь умрем. Ты не выживешь, никто из тех, кого ты видишь - не выживет. Ты готова к этому?

– Да, - всхлипнула Грайс. Получилось вполне реалистично - дыхание замерло в горле.

Она плыла вперед, к берегу. Они отходили все дальше, скрывались в тени, и только их белые платья ярко горели в темноте. Девушки были как призраки, Грайс не видела между ними разницы, их волосы были забраны назад, лица закрыты, платья свободны, они не подчеркивали фигуры.

– Я хочу этого!
– с жаром выпалила Грайс, выбираясь на берег. Она отплевывалась от воды, откашливалась. Никто не подходил к ней, будто она была прокаженной. Маячок должен был быть водонепроницаем, но Грайс все равно заволновалась.

– Я готова умереть за свободу, - сказала она, вспомнив надпись в Ост-Инде. Те ребята ничего не знали о свободе и о смерти. Дикие девочки знали все.

– Хорошо, - согласилась Джанна. Остальные сохраняли молчание.
– Что ты умеешь?

– Я из жреческой семьи. Я знаю их слабости и силу, знаю, где они живут, когда они уязвимы.

– Ты хочешь стать убийцей?

Грайс замолчала, задумалась. Она говорила слишком быстро, почти не отдавая себе отчета в том, что произносит. Нужно было остановиться, нужно было подумать. Они не говорили, чего хотят от нее, не подсказывали ей. Они слушали, а Грайс дрожала от холода на земле, скорчившись, свернувшись в клубок. Джанна сделала шаг, встала над ней.

– Чего ты хочешь?
– спросила она.

– Я хочу быть свободной. Я хочу освободить людей. Всех людей. Таких, как я. И тех, кто не является жрецом. Я хочу знать, что никто не может просто так взять и уничтожить сотню жизней, и не понести наказание за это. Я хочу...

Грайс замолчала. Она не знала, чего еще хотела бы девушка, пребывающая в смертном отчаянии, дрожащая от холода. Машинально Грайс прижала руки к животу. Глупо было переживать о ребенке бога, но Грайс переживала, не отдавая себе в этом отчет. Наверное, это гормональное, свойственное человеческому организму.

– Это благородная цель. Но ты ведь понимаешь, каким образом мы достигаем ее?

Искаженный голос Джанны проносился над лесом. Грайс вспомнила ощущение удавки на шее.

– Понимаю, - Грайс склонила голову. Вся эта торжественность, первобытность, все принуждало ее к возвышенным жестам.

– Мы должны прервать их род. Иногда для того, чтобы спасти человечество, приходится уничтожить его часть.

Грайс таких этических примеров не понимала. Ей казалось, что спасение человечества строится исключительно на поиске способа спасти всех людей, в остальном это лишь политические игры. Но Грайс промолчала - губы у нее дрожали и, наверное, были синие-синие.

– Мы должны лишить их потомства, пусть они будут последними богами Эмерики, пусть уснут и видят сны под землей. Мы должны подорвать их авторитет, показать, кто они на самом деле такие - их преступления, экономические и уголовные. Люди должны видеть.

– Разве люди не знают, что они не живут по нашим законам?

– Знают. Но они должны видеть, - повторила Джанна.
– В этом суть.

Девушки позади нее были неподвижны, как статуи, только ветерок колыхал подолы их платьев. Девушки-самоубийцы, безумные и прекрасные одновременно.

– Но мы умрем, - сказала Джанна просто.
– Ты должна это понимать - у нас ничего не получится. Мы провалились уже вступив с ними в борьбу. Они сильнее нас, они рождены теми, кто владеет землей. А мы - всего лишь люди, и у нас нет ничего, что мы могли бы противопоставить им. Но мы - боремся.

Все это звучало так красиво, выглядело здорово, но Грайс неудержимо хотелось спросить, зачем они вырезают людям матки и отрезают члены. Как это относится к их благородной цели? Каким образом они могут защитить человечество, если будут убивать и осквернять тела людей?

Грайс прокашлялась:

– Это вы убивали...жрецов?

Джанна засмеялась, голос ее страшно исказился, проник в темноту леса, прорезал ее.

– Мы, - сказала она.
– И ты знала об этом. Зачем спросила?

Грайс не выдержала, выпалила:

– Думала, что, может быть, я попала в какой-то девичий клуб.

Джанна фыркнула, прозвучало как предсмертный хрип. Интересно, остальные девушки молчали, потому что бюджет Бримстоуна не предусматривал микрофонов и для них?

Грайс пыталась рассмотреть их, но взгляд наталкивался лишь на одинаковые маски. Наконец, едва отогревшись, Грайс сумела встать.

– Тогда на что вы рассчитываете?

– На то, что другие люди выйдут на улицы и уничтожат жрецов. На то, что они перестанут бояться смерти.

Какая глупая, какая дурацкая надежда, подумала Грайс. Люди не перестанут бояться, пока они смертны. Есть вещи гораздо хуже, чем несвобода. И их очень много. Ноар мог бы рассказать об этом. Лаис мог бы рассказать об этом. Маделин могла бы.

– Мы хотим показать, что кто-то может выйти вперед и умереть за нас всех.

– И убить, - сказала Грайс.

– За нас всех, - закончила Джанна. В ней было свое механическое, убежденное, безумное обаяние. Грайс поймала себя на том, что ей нравятся ее упорство и верность своим сумасшедшим идеям. Это вызывало уважение, хоть и не имело никакой практической ценности. Грайс даже пожалела, что не может думать так, как Джанна. Насколько счастливее она была бы, сумев поверить хоть во что-то.