И заблестит в грязи алмаз

Новоиспеченный обладатель «Пасифики» очутился на пустынной безлюдной улице. Казалось, что все пешеходы, которые должны бы были в это безоблачное воскресное утро бороздить просторы Миллионной, разом вдруг оказались сплошь музыкантами и дружно побежали в приютившийся на ней музыкальный магазинчик выискивать себе инструменты.

Обуреваемый неутоленной жаждой мести, Энвидий не столько радовался обновке, сколько размышлял о способах, при помощи которых он мог бы свершить возмездие над зазнавшимся и оборзевшим руководителем организации, которого он по незнанию все это время ошибочно принимал за рядового менеджера. Внезапное озарение посетило его в тот момент, когда он собирался опять вклиниваться в узенький проход между стеной магазина и правым бортом черного «лексуса». Оглядевшись по сторонам, он убедился в том, что это впрямь был единственный «Леха», представленный на прилегавшей к конторе территории.

«Это точно его тачка, – припомнил Сапог прочитанную ему Шиловым нотацию про особенности нормативного произношения на русском иностранных слов и приведенный им в ее контексте пример. – Ну сейчас узнаешь, как парковать "лексус" прямо на поребрик».

Замысливший отмщение еще раз осмотрелся, чтобы точно удостовериться в том, что вокруг не было свидетелей предстоявшего акта воздаяния. На ум ему пришел прочитанный им накануне пост в интернете про резко участившиеся в последнее время случаи воровства колпачков от колес, связанные с захватившим неокрепшие умы дегенеративной школоты идиотическим противозаконным челленджем по их скручиванию и коллекционированию. Понадеявшись на то, что все подозрения в совершенной им краже заглушек впоследствии падут на школяров, Сапожников приступил к реализации своего противоправного умысла.

В процессе скрутки последнего из четырех колпачков хулиган случайно наткнулся взглядом на маленькую белую коробочку, закрепленную на углу здания, в котором занимал помещения «РандомМузТорг». Присмотревшись, он с содроганием сердца обнаружил, что этой коробочкой была камера видеонаблюдения, всевидящий глаз которой был направлен аккурат в ту самую сторону, где он только что под запись административно правонарушил.

«Это надо так лохануться! – корил себя мелкий пакостник, сердясь на свой промах. – Про свидетелей вспомнить, а про камеры забыть напрочь! Ну надо быть таким идиотом! Теперь еще придется обратно ему колпачки накручивать, чтобы он меня по камерам потом не вычислил! Если сейчас уйти с колпачками, то он потом по-любому обнаружит пропажу: посмотрит запись и увидит, что это был я. Он же меня однозначно запомнил. А если вернуть их на место, то никто никогда ничего и не узнает, скорее всего. У него же нет охранника».

Придя к единственно возможному в его печальном положении беспоследственному варианту дальнейших действий, Маркович поневоле встал на путь исправления и взялся за возвращение на место награбленного имущества. Желая как можно оперативнее покончить с восстановлением им же собственноручно нарушенного чужого права, и так потративший уже слишком много времени вредитель не на шутку разволновался и принялся лихорадочно поглядывать на дверь музыкальной лавки, опасаясь посетителей, которые в любой момент могли оттуда появиться. Приземлившись на корточки у заднего левого колеса, он уже хотел навернуть на ниппель предпоследний колпачок, когда по правую руку от него лейтмотивом судьбы из Пятой симфонии Бетховена раздался знакомый перелив музыкальной подвески.

Двадцатидвухлетняя шкода, рефлекторно вздрогнув от испуга, молниеносно убрала руку с зажатым в ней колпачком прочь от колеса и, шаркнув подошвами по обновленному тротуарному камню, на согнутых коленях неуклюже развернулась лицом по направлению к открывшейся двери музмага. Мгновением позже замерший в этой нелепой позе Энвидий в ужасе обомлел: в дверном проеме «РандомМузТорга» нарисовалась тучная приземистая фигура темного властелина крупнейшего в Рандомле магазина музыкальных инструментов.

Вышедший на перекур Федя Шилов удивленно взглянул на сидевшего на корточках у его автомобиля рандомельского Дэйва Мастейна и, тут же почуяв что-то неладное, стал уверенной стремительной походкой сближаться с недавним покупателем. Сапог судорожно раздумывал, как можно было мотивировать такое подозрительное поведение и обосновать свое нахождение всего лишь в нескольких сантиметрах от колеса чужой машины. Не имея в распоряжении достаточного запаса времени, он не придумал ничего лучше, чем сделать вид, что он присел завязать распустившиеся шнурки. Занявшись имитацией процесса, он, однако, вскоре понял, что позабыл принять во внимание то неприятное обстоятельство, что на его модных мокасинах, обутых им на смену замаранным кроссовкам, не было шнуровки.

– Э! Ты че это там делаешь?! – с угрозой и явным подозрением в голосе спросил подбежавший собственник «лексуса», встревоженный засевшим рядом с его авто недругом.

– Кто, я? Да шнурки развязались. Вот, завязываю… – солгал Сапожников, сжимая в пальцах две воображаемые фантомные веревочки и выписывая ими фиктивные пируэты.

Это жалкое цирковое представление, само собой, не могло остаться не замеченным со стороны стоявшего впритык к неудавшемуся клоуну Федора. Вслед за самим Энвидием подметив отсутствие шнуровки на его обуви, он, нахмурившись, недоумевающе произнес:

– Но ведь у тебя нет шнурков…

– Да? – с поддельным и в высшей степени наигранным изумлением подивился Эн, неестественно сильно выпятив вперед нижнюю губу. – Надо же. И правда…

Переведя взор с мокасин злоумышленника на оголенный ниппель колеса, владетель премиального японского кроссовера, который тоже краем уха слышал о расползавшейся по стране эпидемии краденых колпачков, моментально сделал верные выводы (правда, не те):

– Ах ты тиктокер сраный! Я сейчас тебе твою «Пацифику» знаешь куда засуну…

Выбора у пойманного с поличным воренка не оставалось. Надо было давать деру.

Рывком выпрямившись, проклятый расхититель капиталистической собственности с силой толкнул Федю в грудь, отшвырнул в сторону оставшиеся у него в руке два колпачка и бросился наутек. Зашатавшийся от переданного ему импульса, Шилов попятился назад, не упав навзничь лишь благодаря своему коренастому телосложению, лишнему весу, низко располагавшемуся к земле центру тяжести и вовремя выставленной назад в качестве опоры ноге. Оклемавшись от полученного тычка, он кинулся в погоню за оголтелым разбойником.

Сапог тем временем бежал не оборачиваясь. Стремглав мчавшийся вперед грабитель планировал сбросить хвост и скрыться где-нибудь на заднем дворе бывшего дома культуры, где был разбит усыпанный густыми посадками деревьев и кустарников парк. Для этого ему надо было снова преодолеть пешеходную галерею, но теперь уже в обратном направлении. Расстояние между ним и его преследователем быстро увеличивалось, чему способствовала низкая скорость Фединого бега: сказывались возраст, не лучшая физическая форма, а также более чем сорокалетний стаж курения. Движения спасавшегося бегством Сапога сковывала болтавшаяся за спиной гитара, то и дело стучавшая ему по лопаткам и упиравшаяся в плечи.

На полпути ко входу в строительный проход марафонец помянул, что дальнейшему прямолинейному движению сейчас будет препятствовать щебеночно-песчаная площадка, на которой, вздымаясь на деревянных поддонах, громоздились штабели тротуарной плитки. Времени для того, чтобы оббегать ее по периметру, как он сделал это в первый раз, у него уже не было – важна была каждая малейшая секунда отрыва от его соперника. Вследствие этого легкоатлетом прямо на бегу было принято отнюдь не легкое, но обдуманное решение: «Похрен, на доверии», – что в переводе означало намерение перепрыгивать препятствие.