И жили они долго и счастливо

— Вот видишь, — сказал ненавистный голос у нее над головой. — Я же говорила, что она все еще жива. Разве я когда-нибудь врала тебе?

Василиса захрипела, не в силах сделать вдох. Перед глазами почернело.

— Оставь ее, — сказал Кощей, его голос донесся до Василисы словно через вату. — Я призову его.

Марья засмеялась, но цепочка на шее Василисы вдруг разжалась, и она судорожно втянула воздух. Легкие обожгло. Василиса вдыхала и не могла надышаться.

— Жалкое зрелище, — заметила Марья. — У тебя явно испортился вкус, Кощей. Раньше ты был эстетом.

— Вкус подвел меня только один раз, — ответил Кощей. — Сними с нее свою свой артефакт, отпусти, и я сделаю то, что ты хочешь.

— И ты думаешь, что я тебя поверю? — удивилась Марья. — Нет, ты сделаешь это сейчас, а иначе…

Цепочка снова сжалась, впилась в шею, на этот раз Василиса не успела среагировать сразу, подставить ладонь, но ей повезло, перед этим она как раз сделала вдох. Она подняла глаза и увидела мужа. В его руках был Меч-кладенец, Василиса сразу узнала его. Невосприимчивый к магии и отказывающийся возвращаться в ножны, не испив крови, он был грозным оружием, в руках ее мужа неостановимым, и Кощей редко доставал его.

Кощей вскинул руку, цепочка на шее у Василисы начала разжиматься, Василиса поспешно сделала новый вдох, но Марья засмеялась, и цепочка снова сдавила горло. Они дергали за нее каждый в свою сторону, но внезапно оказались равны в силах.

— Хватит, — без какой-либо надежды полузадушенно прохрипела Василиса.

— А и правда, — отозвалась Марья, и цепочка разжалась, Василиса обессиленно упала в траву, пытаясь отдышаться. — Я даю тебе минуту, Кощей. Если в течение этой минуты ты не призовешь Чернобога, а затем не убедишь его провести ритуал, я убью твою девчонку прямо у тебя на глазах, и ты ничего не сможешь сделать.

— Это не так просто, — ответил Кощей, и в его голосе Василисе едва ли не впервые за всю жизнь с ним почудился страх.

— Тогда начинай прямо сейчас, — ответила Марья.

И в этот момент произошло одновременно три вещи. Луна зашла за тучи, а мимо Василисы промчалась с громким лаем огромная черная собака. Марья отвлеклась, взглянув ей вслед, и в этот момент сбоку на нее спикировал сокол, впиваясь острыми когтями в руку, сжимающую цветок. Моревна вскрикнула от боли и разжала ладонь. Он упал прямо рядом с Василисой. Из последних, непонятно откуда взявшихся сил, она схватила его.

И все замерло.

Мир остановился, подвластный ее желанию усмирить творящийся кошмар. Внутри Василисы всколыхнулась и поднялась волной сила, ее собственная странная сила, которую она до сих пор не до конца понимала. Подстегнутая магией цветка, она разрослась, затопила ее, но осталась подвластна ей, более чем когда-либо до этого. Никогда еще Василиса не ощущала себя настолько могущественной. Все внезапно стало прозрачным и понятным. Лес вокруг раскинулся перед ней словно на ладони и зазвучал миллиардом звуков. Василиса услышала, как стучит сердце оленя в паре километров от нее, как умывает лапками мордочку белка, как чистят перья птицы, как ползет по травинке жук, как жадно пьют воду деревья. Поляна, до этого окутанная ночной тьмой, озарилась светом. Он шел отовсюду: от каждой травинки, от каждого листа, словно лился из самого воздуха. Василиса видела каждую росинку, выпавшую этой ночью, ощущала, как рисует узоры в воздухе незаметный доселе ветерок. И внезапно очень четко осознала, что представляет собой ее магия. Во что она превратилась в подземельях Кощея. Все стало так очевидно. Какой глупостью было бояться ее. Магия жизни, пропущенная сквозь смерть, сопряженная с ней. Перунов цвет не давал новых сил, лишь многократно — тысячекратно — усиливал уже существующие. Сейчас она была воплощением матери-природы, и все ее дети были послушны ей в той мере, в какой бывают послушны дети. Ей не нужно было истинное зрение, чтобы прозреть и увидеть. Она черпала знание о мире и каждом его фрагменте из самого бытия. Жаль только, не всегда понимала, что именно теперь знает. Но ведь это лишь пока…

Мир обрел краски, которых до этого Василиса никогда не видела. Он был прекрасен и изумителен, все это вместе было так восхитительно, что ей захотелось плакать. Но вместо этого она закрыла глаза и представила себе, что свободна, и почувствовала, как цепочка на ее шее почернела и рассыпалась прахом. «Волшба должна даваться тебе так же естественно, как дыхание, — говорила Яга. — Твоя сила в твоей интуиции. Твори магию не думая, а чувствуя. Это твой путь». Наконец ее слова обрели смысл. Василиса направила силу в перетертые веревками запястья и в порезанную цепочкой шею, исцеляя их. А потом, когда боли больше не осталось, открыла глаза и посмотрела на Кощея. И впервые увидела своего мужа на самом деле. Изможденный. Сутулая фигура с ввалившимися щеками. Фигура человека, давно не знавшего ни сна, ни отдыха. Его озаряли спокойным серебристым светом когда-то сплетенные ею браслеты, и этот свет поддерживал его, но из-под браслетов текла кровь. Спустя триста лет после его заточения, его запястья все еще кровоточили. Но кровь была не только на них. Его пальцы, сжимающие рукоять кладенца, были в крови. И свежее пятно разлилось по рубашке как раз там, где должна была быть душа. Кто бы не вырвал ее, он сделал это не слишком аккуратно.

Душа. Василиса пригляделась и увидела ее. Улыбнулась своей находке. И успокоилась этим знанием, одновременно укорив себя: как можно было прожить с ним вместе пятнадцать лет и не заметить? Все было так просто и так рядом. Голубая искорка в перстне на мизинце его левой руки. Теперь Василиса знала, к какому способу прибег Кощей, желая снова начать чувствовать, а в результате попав в тиски совести. Возможно, сейчас она смогла бы вернуть ее обратно, на свое законное место. Вот только хочет ли этого сам Кощей? И что с ним станет потом? Пожалуй, это был бы опрометчивый шаг…

А потом она увидела страх. Страх оплетал Кощея словно лоза, сковывая руки и ноги, закрывая глаза. Страх за нее, поняла Василиса. Магия в Кощее клубилась плотной черной дымкой, то и дело озарявшейся фиолетовыми всполохами-молниями, стремясь вырваться наружу. Траву под его ногами сковало льдом. Он держал свою силу под контролем, как и всегда, но страх мешал ему сосредоточиться, обуздать ее полностью, так, как он делал это обычно. Прорыв магии, незаметный у обычного мага, с его стороны был бы фатален. Василиса вдруг поняла, что давно забыла о том, сколько усилий ему приходится прикладывать, чтобы всегда — каждый миг! — держать свою силу под контролем. Магия темного колдуна. Некроманта. Царя Нави.

Наверное, сейчас был не лучший момент, чтобы размышлять об этом.

Сбоку послышался вскрик, это Марья отбросила Сокола, впечатав поток магии ему в грудь. Василиса, не глядя, придержала его и послала ему заряд силы, исцеляя еще в полете, и наткнулась взглядом на Моревну. Перед ней был скелет, обтянутый гниющей плотью. Мелькнула злорадная мысль: «Все же я красивее!», но Василиса прогнала ее, не желая отвлекаться, вглядываясь глубже. Истерзанная, покрытая язвами и струпьями душа, изгрызенная тьмой словно червивое яблоко, грубо пришитая черной магией: она рвалась наружу, удерживаемая лишь серыми, натянутыми до предела, истертыми посередине нитями. Стоит чуть-чуть помочь, и они оборвутся. Даже заполучив цветок, Марья не смогла привязать ее хоть чуть-чуть крепче.

Словно в замедленной съемке Моревна начала поворачиваться к ней. «Хватит», — подумала Василиса. Она слишком устала, чтобы продолжать все это.

— Довольно, — прошептала она, зная, что ветер разнесет ее слова. — Все кончено.

Луна снова вышла из-за туч, залив поляну светом. Василиса наклонила голову, прислушиваясь к себе. Она любила работать с лунным светом, хорошо знала и чувствовала его. И если Кощей мог наделять тени плотью, то почему она не могла придать свету немного веса. Вложить в него для этого свой гнев. Гнев за то, что Марья посмела появиться в их жизни, посмела лишить Василису памяти, посмела подорвать ее доверие к мужу. Вложить и разом обрушить на Марью. Не было ничего, что мешало бы ей это сделать.

Моревну опрокинуло на траву словно мешок. С трудом она встала на колени, уперевшись руками в землю, и тяжело задышала, будто сверху на нее давило что-то большое и тяжелое, неподъемное.

«Ее надо убить, — поняла Василиса. — Иначе она не остановится».

В груди у Марьи билось сердце. Скукоженное, почерневшее. Василиса знала, что ей достаточно представить это сердце в своей ладони и сжать кулак, и все закончится. Она подняла ладонь вверх, чтобы сделать необходимое, но в этот момент почувствовала, как на плечо ей легла тяжелая рука.