И.О. Злой Королевы

«Еще один слышащий. А Трисс?»

«Ее время еще не пришло».

Мелкая радовалась больше всех. За Кайла, разумеется. Теперь ее дорогой братец никогда не останется без куска хлеба. В Гессланде говорящих с драконами можно пересчитать по пальцам. А если податься на Драконьи Острова, есть шанс обеспечить себя работой до конца дней своих, и это будет безбедная, сытая жизнь с привилегиями.

— Ну Кайл, ты влип, — сказала я парню, когда восторги поутихли и все собирались идти спать (Галате пришлось уносить упирающегося Валатика в пасти).

Кайл слабо улыбнулся в ответ:

— Он такой… такой… он, как ребенок. Жадный до впечатлений и капризный… немножко. Жаль, что ты его не слышишь, Трисс.

Беатрис пожала плечами:

— Ты всегда можешь мне перевести, с драконьего. Ах, Кай, тебе очень повезло! Очень-очень! Главное, чтобы Галата вас не разлучила.

— Она не разлучит Кайла и Валата, — уверила я мелкую. — Она сама очень рада, хотя скрывает это. Не каждый дракон находит своего слышащего. Считайте, что Маленькому Крылу тоже очень повезло.

— А ты его слышишь? — поинтересовался Тарун.

— Слышу, но слабо. Как-то глухо… как… эхо. Скорее, чувствую его эмоции: радость, недовольство, страх. Иногда я улавливаю смысл того, что говорит ему Галата на Истинном языке. Но тоже очень отдаленно.

— Истинный язык не для всех, — напомнила Клара.

— Кайл – обычный парень из трущоб, — сказала я, повернувшись к паладину. — Это просто везение. Возможно, в роду Кайла был маг, который обменялся кровью с одним из Первоначальных драконов на заре истории.

— Я так и понял, — вежливо склонил голову Эвейн.

Ага, понял, вот только подозреваю больше, чем мне хотелось бы.

… Попасть в Северное Гнездо до дождей мы не успели. Окрестности залило ливнями.

Только Тарун, верхом на Галате, раз в несколько дней выбирался в Ореховый Дол на рынок. Мы все-таки решили продавать Драконью воду, и от покупателей не было отбоя. За водой из источника приезжали из самой Тенеции, оплота независимых баронов-владетелей. Мы не слишком демонстрировали связи с непокорными провинциями. Но те хорошо платили, а я надеялась на живые индульгенции, хранящиеся в тайнике.

Нам нужны были деньги. Необходимо было продолжать вкладываться в улучшение сервиса. На постоялых дворах в округе уже дожидались хорошей погоды паломники. На въезде в Долину даже вырос небольшой поселок из одноэтажных домиков. В нем путешественники занимали очередь на посещение Вайсдана.

Ореховый Дол ожил. Впервые за несколько лет караваны не скидывали товары на повороте тракта, ведущего в Подгорье, а заезжали прямо в деревеньку. Тарун начал передавать драконью воду доверенным оркам, а те получали процент от ее доставки конечному потребителю, что в такую слякоть было нелегко.

Дождь шел днем и ночью. Склоны гор превратились в неустойчивую жижу. Но нам сели не угрожали, а мясо и остальные продукты мы давно покупали в деревне. Разве что Галата потихоньку охотилась, но не брала с собой Валатика. Вернее, взяла один раз и вернула Кайлу ком грязи с драконышем внутри.

Потянулись сытые, ленивые дни. Амбар пропах сыростью. Дрова горели плохо и не справлялись с влажностью. Гостей не было уже несколько недель, добраться до нашего постоялого двора по хляби могли далеко не все. Хорошо, что рабочие успели достроить домик для прислуги.

В остальном все было довольно мило. Мы с Астой наконец-то вспомнили о своих музыкальных талантах. Астелла расчехлила лютню, и даже застенчивые Рута и Бригитта, племянницы старой Мейгл, постепенно прониклись духом коммуны и стали проводить с нами больше времени по вечерам.

После сытного ужина, обычно из окорока, каши и овощей, рагу или жаркого, мы усаживались на шкуры и подушки и слушали лютню. Иногда мы с Астой рассказывали наши сказки, в основном, из моего мира. Лучше всех слушателям заходили вольные пересказы популярных исторических фильмов – адаптировать земную современность под сложный здешний менталитет мне было лень.

Я делилась историями с Астеллой, а та ловко меняла их начинку, не портя сюжет. Все взболтать, но не смешивать. «Эмма», «Евгений Онегин», «Ярмарка тщеславия» оказались книгами на все времена, включая мрачное средневековье.

Впрочем, иногда нам хотелось чего-нибудь в меру слезоточивого, и тогда я выуживала из памяти Шекспира или Диккенса. Одну только «Рождественскую песнь» пересказывала раз пять.

В один из вечеров мне захотелось самой взять лютню. Слова давно крутились в голове и однажды сложились в песню. И хотя стихотворец из меня был так себе, строки шли от души.

Король королеву любил,

Он глаз с нее не сводил.

Она была так юна,

Прекрасна, горда и умна.

И толк в колдовстве знала она…

…

Он черствое сердце смягчил,

Но в замке жену заточил,

Не дав страсть плоти познать.

Чтобы беду отогнать,

Чтоб жизнь у нее не отнять…

Я пела о тоске молодой королевы, о неприятии ее дворцовой свитой и фрейлинами, о ненависти падчерицы. Но больше всего Моргату томили недопонимание и, как ей казалось, холодность мужа. Он развлекался с придворными дамами, но ни разу не зашел к ней в покои. При этом его глаза говорили о другом – и юная Катарина терялась, не понимая, как трактовать эти взгляды.

Подняв глаза на Эвейна во время проигрыша, я тоже неожиданно в них утонула. Я пыталась пробудить воспоминания, а он – вырваться из наваждения. Он тоже ее видел, юную Моргату, но только моими глазами. И я поняла, откуда взялась эта песня – мне было очень важно, чтобы Эвейн тейр Фэрэль сам понял, кто перед ним.

Глава 24

И все же постоянные дожди вгоняли нас в депрессию. Невыносимо было сидеть в амбаре, делая короткие вылазки лишь в будочку специального назначения и в руины.

Галата перебралась в западную часть развалин, где уцелела часть второго этажа со стенами. Холод и снег были ей нипочем, а вот дождь заставлял целыми днями дремать у раскаленных камней.

Первой не выдержала Трисс. Живая от природы девочка устала в заточении. Даже общение с Зеркалом перестало ее радовать. Беатрис полюбила трансляции танцевальных фестивалей из Маджзы, солнечной страны оазисов (функцию «покажи Белоснежку» я временно отключила). Но Зеркало вдруг развредничалось.

Однажды днем Трисс, под вой ветра и стук капель по крыше, сбежала в гостиную, где женская часть сообщества готовила ужин, и, топнув ножкой, воскликнула: