Идеальная ложь

С Рождеством, — повторяю я эхом.

— Ну… это… как у тебя день проходит? Сейчас еще утро. Пять минут восьмого.

— Превосходно. Пойду-ка гляну, как там индейка в духовке.

— Отлично.

Он уходит, оставив меня один на один с мамой.

Выглядит она не лучшим образом.

— Я думала, ты уже в порядке, — вздыхает она, — что со всем…

Я не иду у нее на поводу, как обычно бывает, когда мама пытается давить на чувство вины.

До того как погибла Нив, Джон и Мавра Кеннеди искренне верили, что все люди по природе своей добрые.

Тот подонок не просто лишил жизни мою сестру. Он отучил моих родителей доверять другим.

От подобной перемены, естественно, пострадали мы с Таней — я больше, потому что все еще жила с родителями. Куда ты идешь? Ты сейчас с кем? Когда вернешься? Ты сейчас где?

Мавра душила всех своей скорбью, а когда тебя саму терзает еще и своя боль…

— Я тоже искренне полагала, что ты уже в порядке, — отвечаю я.

Мама поджимает губы.

— Ты ведь знаешь, как мы с папой относимся к перелетам…

'— Я, знаешь ли, узнавала, можно ли прислать тело Дэнни, чтобы ваш местный батюшка отчитал по нему заупокойную, но потом выяснила, сколько придется платить за перевес, и передумала.

— Эрин, это не смешно.

Она начинает моргать. Прекрасно, давай пусти в ход слезы. Ты не прилетела мне помочь, а извиняться теперь буду все равно я.

Фигушки, мама. Фигушки.

— Прости нас, — г говорить мама. Мне кажется, я ослышалась. — Мы должны были себя пересилить.

Теперь уже я не знаю, что сказать.

Я вытираю слезы уголком пододеяльника. Иа нем — изображение оленя. Мы купили его с Дэнни в «Уолл марте» и стелили на Рождество.

— Солнышко, ну что ты… не плачь… не плачь, пожалуйста… — воркует мама, а я вместо этого реву еще больше. Будто плотину прорвало. Последние несколько месяцев я столько всего носила в себе. Я даже не осознавала, насколько тяжким было бремя разочарования и злости на собственных родителей.

— Мы приедем в следующем месяце, — говорит мама. Теперь она сама плачет.

— Нет, я сама приеду к вам в следующем месяце, — отвечаю я.

— Мы тебе купим билет.

— Я сама куплю.

— Как хочешь. Если ты считаешь, что так лучше…

Слишком поздно до меня доходит, что мама, сама того не понимая, взяла надо мной верх.

И все же мы закопали топор войны. Пусть и не полностью. Только краешек лезвия.

Мы еще с полчасика болтаем ни о чем, и наконец я оказываюсь свободна от оков «Скайпа».

Еще через полчаса я бегу вдоль моря по блаженно пустынному пляжу, и в лицо летят соленые брызги. После пробежки я встаю под душ и ловлю себя на том, что с нетерпением жду праздничного ужина, за которым собираюсь пропустить пару бокальчиков.

Но сперва займусь подарками. Скрестив ноги, я сажусь на пол. На мне одна из футболок Дэнни и теплые носки. Я принимаюсь распечатывать упаковки. Неожиданно меня

охватывает сожаление. Зря я все-та к и отказалась от елки.

И тут в голову приходит светлая мысль. Я отыскиваю горсть маленьких свечек в тонких металлических чашечках, расставляю их на журнальном столике и зажигаю. Затем включаю телевизор и отыскиваю музыкальный канал, по которому крутят рождественские композиции. И — вишенка на торте — достаю бутылку текилы. Ну вот, пожалуйста: какие-то пять минут и — праздничная атмосфера.

Таня прислала кучу всякой косметики — лосьонов, кремов, гелей, скрабов, — только пользуйся. Мама с папой вложили в открытку двести долларов, написав, чтобы я купила себе что-нибудь приличное. С ума сойти. Взять и сунуть две сотни баксов в конверт. Веру в людей они потеряли, а вот в честность работников почтовой службы США — нет.

Майк прислал открытку из Сирии — ^он по-прежнему дожидался перевода. На открытке с изображением верблюдов поздравление и напоминание: если что, достаточно только дать знать, и Майк тут же приедет.

Я открываю подарок Глории, и прежде, чем успеваю развернуть его до конца, уже понимаю, что у меня в руках.

Это фотография в рамке. На ней я с Дэнни среди пальм в саду у Глории во Флориде. Позади нас розовеет восхитительный закат. Мы сидим на подстилке, я прижимаю голову к груди

Дэнни и чуть стеснительно отворачиваю голову от камеры. На фотографии я выгляжу очень счастливой.

Ах, Глория-Глория.

Я знаю, как ей тяжело, но с момента похорон так и не нашла в себе сил слетать к ней.

Мне ужасно неловко, но Глория отлично умеет распознавать ложь и не перенесет, если узнает, что в полиции думают о Дэнни, если услышит об уликах. По телефону я заморочила голову свекрови — дескать, пока все очень запутано. Но при личной встрече она в два счета меня расколет и поймет, что я вру.

Наверное, гораздо лучше, если она и дальше будет думать, что Дэнни покончил с собой из-за депрессии.

Я откладываю фотографию и снова принимаюсь потрошить подарки.

Мои коллеги предпочли проверенные беспроигрышные варианты: духи, свечи, украшения…

Я разгребаю кучу свертков и отыскиваю подарок Кайла. Он так красиво упакован, что даже жалко его открывать.

Когда же я все же нахожу в себе силы это сделать, то замираю от удивления.

Поскольку я работаю в издательстве, никому никогда раньше не приходило в голову дарить мне книги.

Все знают, что при желании я могу получить практически любую бесплатно.

И это очень обидно, поскольку я пошла работать в издательство потому, что обожаю книги. Больше всего мне нравилось в детстве открывать подаренные на Рождество томики, вдыхать аромат типографской краски, проводить пальцами по гладким корешкам.

Кайл отыскал для меня очень редкое, старое и дорогое издание «Великого Гэтсби».

Не могу сказать, что обожаю этот роман, но дело не в этом. Кайл явно долго размышлял, прежде чем остановить выбор на этом подарке.

Внутри открытка: «За ту бутылку вина, что ты когда-то разделила со мной».

Мне надо было ему хоть что-нибудь подарить!

Я отправляю ему фото распечатанной обертки, посреди которой лежит книга, и пишу сообщение в «Ватсапе»: «Спасибо! Я в диком восторге! Надеюсь, день у тебя пройдет не так ужасно, как ты описывал. Если сумеешь вырваться, не забудь про праздничный ужин в баре у Бада». С помощью смайликов пытаюсь изобразить Кайла, окруженного людьми, которых он хочет убить, а потом ставлю еще один смайлик — блюющий.