Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)

И отправился через зал, натыкаясь на людей и окликая их по именам. Издали его перемещение напоминало траекторию пьяного биллиардного шара.

– Вот вам руина хорошего человека.
– Мэтт поднял палец, и официантка появилась почти немедленно, обратившись к нему "мистер Берк". Она оказалась немного шокированной тем, что ее старый учитель пришел сюда общаться с такими, как Хорек Крэйг. Когда она ушла за новым стаканом пива, Бену показалось, что у Мэтта испортилось настроение.

– Мне нравится Хорек, - сказал Бен.
– Что с ним случилось?

– О, никаких историй. Бутылка. Она въедалась в него глубже и глубже с каждым годом, а теперь забрала его целиком. Он получил серебряную звезду на второй мировой. Циник мог бы сказать, что лучше бы он погиб там.

– Я не циник, - возразил Бен.
– Мне он все равно нравится. Только, пожалуй, я отвезу его сегодня домой.

– Хорошо сделаете. Я прихожу сюда время от времени послушать музыку. Мне нравится громкая музыка: я глохну. Я так понял, что вы интересуетесь Марстен Хаузом. Ваша книга будет о нем?

Бен подпрыгнул:

– Кто вам сказал?

– Как там поется в той старой песне?
– улыбнулся Мэтт.
– "Я услыхал это сквозь виноградную лозу..." Лоретта Старчер, вот кто был, выражаясь газетным языком, моим источником информации. Она - библиотекарь в нашей местной литературной цитадели. Вы искали статьи о том старинном скандале в газетах и книгах. Кстати, книга Ламберта хороша: он сам приезжал сюда расследовать в 1946-м, а у Сноу спекулятивная дребедень.

– Я знаю, - ответил Бен машинально.

Перед его внутренним взором внезапно возникла тревожная картина: вот плывет рыбка среди водорослей по своим делам и, как ей кажется, без помех. Но отдались от нее на пару шагов, взгляни со стороны и поймешь: она в аквариуме.

Мэтт расплатился с официанткой и продолжал:

– Да, отвратительные дела здесь творились. И это отразилось на городе. Конечно, такого рода сказок везде хватает, но здесь, мне кажется, было что-то принципиально серьезное.

Бен невольно проникся восхищением. Учитель высказал ту самую мысль, которая тлела в его собственном подсознании с самого дня приезда в город.

– Вот он, талант, - произнес он вслух.

– Простите?

– Вы сказали именно то, что я думаю. Марстен Хауз смотрел на нас сверху вниз почти полвека, на все наши грешки и обманы. Как идол. Но, может быть, он видел и хорошее тоже?

– В таких городках мало хорошего. Безразличное большинство с вкраплениями бессознательного зла. А то и хуже - сознательного зла. Томас Вульф написал об этом фунтов семь литературы.

– Я думал, вы не циник.

– Это сказали вы, а не я, - улыбнулся Мэтт, потягивая пиво.
– Но вы не ответили на мой вопрос. Ваша книга о Марстен Хаузе?

– Пожалуй, в каком-то смысле.

– Я назойлив? Простите.

– Да нет, все в порядке, - Бен помнил о предостережении Сьюзен и почувствовал себя неловко.
– Что там случилось с Хорьком? Чертовски долго нет его.

– Могу я вас просить... такое короткое знакомство не дает права рассчитывать на одолжения, и, если вы откажете, я вполне вас пойму.

– Говорите, конечно, - поспешил ответить Бен.

– У меня есть творческий класс - умные дети, из самых старших. Я хотел бы им представить кого-нибудь, кто зарабатывает на жизнь пером. Кого-нибудь... как бы это сказать... кто умеет воплощать мысли в слова.

– Буду более чем счастлив, - Бен почувствовал себя глупо довольным. Сколько продолжаются ваши уроки?

– Пятьдесят минут.

– Ну, за это время, думаю, я не успею им слишком наскучить.

– Я-то успеваю регулярно. Но вы не наскучите им. Как насчет четверга на следующей неделе?

– Называйте время.

– Четвертый урок. Это без десяти одиннадцать. Освистать вас - не освистают, но, боюсь, услышите громкое урчание в животах.

– Я заткну уши ватой.

Мэтт рассмеялся:

– Я очень рад. Встречу вас в конторе, если...

– Мистер Берк!
– подбежала Джекки.
– Хорек отключился в мужской уборной. Как вы думаете...

– О, Боже, ну конечно. Бен?..

– Само собой.

Они встали из-за стола. Оркестр играл опять - что-то насчет того, как ребята из Маскоджи все еще уважают декана колледжа.

В уборной воняло мочой и хлоркой. Хорек привалился к стене между двумя писсуарами, и какой-то парень в армейской форме писал приблизительно в двух дюймах от его правого уха.

Крейг валялся там с открытым ртом и выглядел ужасно старым, - старым и раздавленным некой холодной, безразличной, жестокой силой. Бена охватило ощущение своего собственного разложения и упадка - не в первый раз, но потрясающе неожиданно. Жалость, поднявшаяся в горле как блестящая черная вода, относилась не только к Хорьку, но и к нему самому.

– Возьмем его под руки, - предложил Мэтт, - когда этот джентльмен управится с делами.

– Ты бы не мог поторопиться, приятель?
– попросил Бен солдата.

Как ни странно, солдат поторопился.

Хорек был тяжел всей тяжестью человека, потерявшего сознание.

"Вот и Хорек", - сказал кто-то в зале, и раздался общий смех.

– Деллу следовало бы не пускать его, - Мэтт тяжело дышал.
– Знает же, чем это всегда кончается.

Кое-как они добрались до дверей, потом по деревянным ступенькам спустились на автомобильную стоянку.

– Легче, - проворчал Бен, - не уроните.

Ноги Хорька прыгали по ступенькам, как деревяшки.

– "Ситроен"... там, в последнем ряду.

Воздух похолодел - завтра листья на деревьях станут кровавыми. У Хорька начало клокотать в горле, голова его подергивалась.

– Сможете уложить его, когда приедете?
– спросил Мэтт.

– Думаю, да.

– Отлично. Посмотрите, над деревьями видно крышу Марстен Хауза.

Действительно, конек крыши виднелся над массой верхушек сосен, заслоняя звезды.

Голова Хорька привалилась изнутри к стеклу машины, придавая ему какой-то гротескный вид.