Игра Канарейки

Однажды он принёс откуда-то лютню, сел рядом с девочкой и негромко сказал:

– Карина, чтобы не быть эльфом, тебе придётся стать кем-то ещё.

Канарейка открыла глаза. Она не помнила, когда успела задремать, прислонившись к тонкому деревцу. Дождь всё ещё колотил по листьям, ветер гнул деревья. На поляне казалось, что это всё происходит где-то далеко и совсем не с ней. Будто она всё ещё спит.

Сбоку, в кустах, Канарейка заметила какое-то движение. Она резко развернулась, схватилась за рукоять кинжала. Попыталась встать, но не смогла – ноги затекли, она завалилась на бок. Куст шевельнулся, из него на поляну царственно и неторопливо ступил олень. Увидев эльфку, он остановился, наклонил голову, словно её перевешивали большие ветвистые рога.

Канарейка медленно села, замерла. Олень вышел, не отрывая от эльфки чёрных глаз-бусинок, осторожно пересёк тонкими ногами поляну. Остановился возле пришелицы вплотную, лёг рядом с ней, склонил голову Канарейке на колени. Почему-то она этому не удивилась, мягко положила руку оленю на голову. Дотронулась до рогов. Они были больше похожи на крепкие ветви, усеянные нераскрывшимися почками. Вдруг почки и правда начали распускаться, раскрылись яркими зелёными листьями и нежными белыми бутонами. Канарейка прикоснулась к одному из цветков.

Они остались в Вересковке. Дом их стоял на отшибе, вдалеке от остальных, жался к кромке леса.

Каетан продолжил заниматься травничеством – до этого в деревне не было никого, кто умел лечить недуги и травмы, и кметам приходилось обращаться к Друидскому кругу, остановившемуся неподалёку в лесах. Друиды помогали неохотно, с каждым разом всё больше прятались, уходили глубже в чащу леса.

К эльфам, как и в остальной Темерии, здесь относились с осторожностью и плохо скрываемой неприязнью.

Карина вела дом или пропадала в лесу – лазала по деревьям, стреляла дичь и собирала травы.

В 1160-м случился мятеж Фальки. Его последствия прогремели по всем Северным Королевствам, погнали из городов волну беженцев. Среди тех, кто добрался до Вересковки на скрипящей телеге бородатого купца, была Ани, девушка двадцати лет с длинной чёрной косой и драной плешивой кошкой. Её дом в Роггевеене спалили дотла, несколько дней ей пришлось провести на сырой, залитой кровью улице. Она подхватила какую-то болезнь – страшно кашляла, раздирая горло. Так она и попала к Каетану.

Поначалу он отнёсся к ней как любой другой больной: лениво и равнодушно осмотрел, отвернулся к ведру, черпанул рукой воды и промокнул лицо.

– Я травник, не врач. Толком и не могу сказать, что это за болезнь. На твоём месте обратился бы к чародеям.

Ани нервно теребила кончик своей косы.

– У меня нет на это денег.

Её кошка, которую девушка зачем-то притащила с собой, запрыгнула на стол и лапой скинула на пол связку трав.

Каетан пожал плечами, открыл шкафчик и стал перебирать лежащие на полке коробочки со сборами.

– Помочь? – спросила Ани.

Эльф холодно взглянул на неё, ничего не ответил. Достал наконец нужную коробочку, поставил на стол перед девушкой.

– Заваривай вместо чая на ночь. Кашель не пройдёт, но глотку рвать перестанет.

– Можно спросить?

Старый эльф блеснул глазами, подошёл к двери и показательно отворил её.

– Где ты потерял вторую руку?

– Забирай кошку и иди отсюда.

– Извини. – Ани поднялась со стула, взяла кошку на руки. – Это было неправильно.

– Иди уже, beanna*, – выдохнул Каетан.

– Я-то пойду, hen, – Ани игриво наклонила голову, прислонившись к дверному косяку. Эльф даже немого удивился её внезапному знанию Старшей речи.

К вечеру вернулась Карина, они разожгли огонь в небольшом очаге с треснувшим дымоходом, поставили греться похлёбку. Эльфка сидела на лавке и маялась с лютней, пыталась наиграть простенькую мелодию, которую слышала утром от пастуха. Каетан читал что-то, впрочем, без особого интереса, больше наслаждаясь спокойствием и мыслью о том, что он наконец сбежал. Спасся и смог спасти девочку.

В дверь постучали. Так поздно никто не ходит к травнику.

Эльфы быстро переглянулись, Карина схватила со стола нож, воткнула его за пояс охотничьих штанов, спряталась за камином. Каетан вытащил из-под складок одежд гвихир, медленно и беззвучно подошёл к двери, отворил её. В дом вбежала кошка, громко мяукнула и спряталась в углу. За ней в дом зашла Ани, улыбнулась Каетану.

– Ты мне толком не объяснил, как заваривать эту твою траву, милсдарь травник.

Карина вышла из-за очага, взглянула на девушку, хмуро спросила Каетана:

– Qued seo а esseath?

– Karina, si aeved sinn, mire.

– Что вы, слова не понимаю на вашем тарабарском! – Ани заперла дверь и села на лавку. Эльфы остались рассеяно стоять, сжимая в руках оружие.

А дальше как-то так получилось, что Каетан неохотно и будто небрежно, но помог непутёвой dh’oine с её чаем и даже налил ей в миску похлёбки. Карина смотрела на девушку из угла диким зверем, на всякий случай не расставалась с ножом. А старый эльф даже как-то растрогался, потеплел к этой Ани и вёл с ней ленивый разговор о политике, работе и урожае – то есть, ни о чём.

И вскоре Ани стала приходить к ним каждый вечер, всегда – с кошкой, садилась за стол, пила отвар, болтала ногами и трепала свою роскошную косу. У девушки были большие миндалевидные карие глаза, не по-человечески острые скулы. Каетан стал подозревать в ней эльфскую кровь. Может быть, он просто пытался успокоить себя этим, но было ли это на самом деле так важно?

Утопцы её подери, ей же было всего двадцать! Уже даже Карине, которую он считал ребёнком, было на десяток больше. А ему самому перевалило за двести семьдесят. Это даже не вечность в понимании человека, это несколько вечностей.

Но эльфу с ней было просто. Её не надо было воспитывать, ей было плевать на форму его ушей и отсутствие руки, на прошлое и шрамы на теле и сердце. Она не трогала их, не задавала никаких вопросов, и однажды то, что она приходит по вечерам, готовит ужин, говорит невпопад, пытается сблизиться с дикой Кариной и гладит свою глупую плешивую кошку, стало нормальным.

Карина совсем не хотела об этом думать, но судя по всему общение Каетана и Ани не ограничивалось вечерними посиделками за столом. Эльфка очень резко относилась к этому. Как же – Каетан, которого ей впору было считать отцом, который вырастил её и дважды спасал от мерзких dh’oine, сам притащил одну из них в дом. А теперь будто случайно приобнимал её, ставя на стол чашку с отваром, нежно касался губами кончиков её пальцев, прощаясь, и даже терпел её дурную кошку.