Игра Канарейки
Шрифт:
– Картина! – крикнул ведьмак и с разворота в пируэте снова рубанул призрака.
Канарейка замахнулась неожиданно лёгким и хорошо лежащим в руке ведьмачьим мечом и разрезала полотно вместе с рамой на две части. Одна из них с грохотом рухнула на пол.
Геральт замахнулся, ударил призрак ещё раз. Он вновь завопил и стал медленно растворяться в воздухе. Канарейка ударила по нему с другой стороны, фантом заметался как раненый зверь и, испустив последний крик, от которого заложило уши, исчез.
– Дерьмо, – выругалась эльфка, пнув ногой воздух. – И ты каждый день с такими хреновинами дерёшься?
–
– Спасибо, Геральт. – Канарейка протянула ведьмаку его меч. – Хороший. Даже не думала, что такие массивные бывают лёгкими.
– Потому что ведьмачий. Видишь, волк? Это знак моей школы. У меня есть ещё один такой же, можешь оставить себе.
Канарейка улыбнулась, наклонила голову.
– Думаю, когда выберемся отсюда, я тебе его верну.
Эльфка подобрала свои кинжалы, закрепила их на портупею, а меч воткнула за пояс.
– Надеюсь, за дверью нас больше не ждёт никаких сюрпризов.
Ведьмак хмыкнул, толкнул створку вперёд и вошёл в комнату. Канарейка последовала за ним, но всё же нервно обернулась на пороге.
Комната была, как и все другие, пыльной и тёмной. Она служила спальней. Богатой, убранной ковирскими шелками и офирским бархатом, с комодами из бука и дуба. В центре комнаты стояла громадная деревянная кровать с искусной резьбой на спинке. Рука неизвестного мастера украсила кровать разными цветами и птицами, каким-то причудливым деревом…
Канарейка намеренно рассматривала резьбу дольше нужного – она уже предполагала, что увидит на самой кровати.
Там была Ирис фон Эверек.
– Она мертва, – отрезал ведьмак.
– Да, и уже довольно давно. – Кошка возникла на комоде возле кровати.
– Вы не говорили, что она умерла.
– А ты и не спрашивал, – отметил пёс.
Канарейка как будто заколдованная застыла на месте, смотрела на складки чёрного траурного платья, на потемневшие кости и два глубоких чёрных провала в черепе – глаза. Они как будто смотрели на эльфку.
– От чего… Она умерла?
– Она очень долго ждала Ольгерда, а он не возвращался. Она страдала и плакала, – сказала кошка.
– А потом у неё разорвалось сердце, – добавил пёс.
– Вы имеете в виду инфаркт? – уточнил ведьмак.
– Нет. Просто разорвалось.
Геральт о чём-то говорил с кошкой и псом, а Канарейка не могла двинуться с места.
Как же так получилось, что она ждала его столько лет? Страдала, мучилась, была окружена этими монстрами, жуткими тварями… Сколько же страха ей пришлось перетерпеть, сколько одиноких жутких ночей, мыслей о том, что их с любимым жизни разрушены его руками.
Канарейка многого не знала. Знала совсем немного. Только то, что Ольгерд загадал желание Стеклянному Человеку – вечно быть со своей возлюбленной, чтобы ничто их не разделило никогда. А Гюнтер О’Дим исказил слова, посмеялся над чувствами и желаниями, но всё же создал вечность. Для каждого – персональную.
Разорвалось сердце.
Разве так бывает?
Так не бывает.
А ещё не бывает вечной жизни.
И говорящих кошек и псов.
Сотканных из кусков тел чудовищ.
Демонов,
исполняющих желания.Ничего из этого не бывает. Даже в этом мире, полном чудовищ и магии.
Канарейка посмотрела на Ирис. Её скелет лежал на кровати на боку, так, будто она просто лежала и ждала. Однажды она выдохнула в последний раз.
Эльфка посмотрела на ведьмака. Он внимательно слушал то, что ему говорили кошка и пёс. Не двигался и не моргал.
И всё-таки она здесь потому что влюбилась в бессмертного атамана, потому что её отправил сюда Стеклянный Человек, потому что она и сама в своё время загадала ему желание. И всё-таки это происходит с ней, и это её жизнь. Она продолжается, идёт дальше.
– Нам нужно похоронить её… Я думаю, она всё ещё его ждёт.
Комментарий к XXXII. Дом
в этот раз правда долговато, но зато следующая будет прям скоро-скоро с:
========== XXXIII. Вечность ==========
У времени нет ни начала, ни конца. Время – вроде змея Уробороса,
схватившего зубами собственный хвост. В каждом мгновении скрывается
вечность. А вечность складывается из мгновений, которые создают её.
Нимуэ
Бугорок на рыхлой влажной земле – вот что в конце концов останется. Да и бугорок этот можно посчитать большой удачей: если он есть, значит, тело нашли, и нашли практически целым. Никто его не сожрал, не утащил в бездонную бездну, не разорвал на куски. Ну, или куски эти потом всё-таки смогли собрать.
Канарейка привыкла думать о смерти как о чём-то прикладном. Всегда заставляла себя забывать, что люди, которых ей заказывают, тоже отцы и сыновья, тоже имеют семьи и друзей, тоже думают и любят. Эльфка держала в голове только причину – из-за этого ублюдка сгорело краснолюдское гетто. А этот своровал пять телег зерна, предназначенного на пропитание разрушенной войной деревне. Иногда таких мерзавцев, конечно, заказывали ублюдки ещё хуже, но рано или поздно находился человек, готовый охотно заплатить наёмной убийце и за них.
Канарейка, по правде говоря, ещё не встречала таких смертей. Как бы ни больно было об этом думать, но даже Каетан умер за «предательство» – как бы ни назвали это скоя’таэли – за другие смерти, и умер он с мечом в руках. Не на кровати, ожидая возвращения родного человека.
Ирис фон Эверек была художницей. Канарейка не разбиралась в этом от слова совсем, поэтому имя Ван Рога, видимо, бывшее псевдонимом жены атамана, оставленное на большинстве картин, висевших в доме, ни о чём ей не говорило. Хотя даже она могла признать, что написаны они с душой. Талантливо.
Под раскидистым огромным деревом на пригорке, где, судя по оставленному здесь мольберту, Ирис проводила много времени, теперь была её могила.
Ведьмак стоял рядом с Канарейкой, опустив голову, смотрел в землю под ногами. Нужно было сказать какие-то слова, вот только что говорить о том, кого даже никогда не видел?
– Ирис фон Эверек была… Любящей женой. Преданной… Хорошей художницей.
– Мы не знали её лично, но я очень хотела бы её узнать… Печально, когда смерть приходит к тем, кто сам был добр и честен… – Голос Канарейки прозвучал сдавленно, в носу защипало.