Игра на двоих

Теперь очередь Хеймитча кричать. Вся та ярость, что кипела во мне, словно не вовремя разбуженный вулкан, выплескивается из него брызгами раскаленной лавы.

— Ваше дело — проще не бывает! Неужели так трудно — прочитать, что написано на карточке, помахать рукой, взять букет и убраться назад?!

Китнисс яростно мотает головой. По ее лицу, испачканному смазанным макияжем, текут слезы. Девушка бормочет что-то себе под нос и мне приходится сделать шаг к ней, чтобы разобрать отдельные слова сквозь рвущуюся наружу истерику.

— Я не хотела, чтобы кто-то погиб. Он должен это понять…

Недоуменно оглядываюсь на напарника: мне кажется или мы и правда что-то упустили?

— Что ты несешь? Кто должен понять?

Стоит имени Президента сорваться с ее губ, как огонь внутри сменяется льдом. Значит, все еще серьезнее, чем мы думали. Все еще хуже. Просто так он в Дистрикт-12 не заявился бы, должно было случится что-то по-настоящему важное. Это не гнев от неповиновения подданных. Это страх перед последствиями их непослушания.

— Что он хотел?

— Он боится бунта в Дистриктах. Он думает, они не верят в нашу любовь.

— А что в нее верить? — презрительно фыркаю я. — Между вами в последние полгода не было видно даже намека на элементарную человеческую симпатию и теплоту! Что уж тут говорить о любви…

Хеймитч посылает мне предостерегающий взгляд, но я не реагирую.

— Что еще?

— Он и сам не верит в нас.

— Тоже неудивительно. Стоило вам вернуться в Дистрикт, как каждая минута, проведенная порознь, могла дать ему повод усомниться, что он правильно сделал, позволив жить вам обоим.

— В этом и дело, — глухо признается Китнисс. — Он следил за нами все это время. За каждым шагом. За каждым вздохом.

Сначала я думаю о вечерах, что провела в доме Хеймитча, который мы даже не подумали обыскать на наличие камер (вдруг что-то изменилось с того момента, пока мы были в Капитолии?), но мысли неизбежно возвращаются к нашим Победителям. Что-то не дает мне покоя.

— Эвердин, — прошу я, — скажи мне, что ты ни одним своим словом или делом не дала ему понять, что вам с Питом мешает быть вместе не только взаимное равнодушие, но и что-то еще.

Девушка лишь затравленно смотрит на меня.

— Кто-то еще, — еле слышно поправляет она.

Деревянная перегородка жалобно стонет под обрушившемся на нее ударом моего кулака.

— Много он видел?

— Он видел все.

Я лишь обреченно вздыхаю. Новая проблема. Не успеваю додумать мысль, как меня перебивает Хеймитч.

— И вы все еще должны заставить его поверить?

Неужели Сноу дал девчонке второй шанс?

— Не его. Других людей, мирных жителей. Все, что теперь от нас требуется, — успокоить их. Дать им надежду.

Выглядит так, будто оружие, которое мы использовали в последнем разговоре с Крейном, обернулось против нас самих.

— Ты могла сказать мне об этом раньше?! — взрывается Пит. — Понимаешь, как они теперь воспримут мои обещания?

— Прости, я не знала, что делать! — отчаянно-озлобленно кричит Китнисс. — Он грозился убить моих близких!

— У меня тоже есть близкие! Люди, которых я обязан защищать! И все остальные — простые жители Дистриктов, которые и понятия не имеют, в какую беду попали из-за нас!

— Думали бы лучше о себе! — рявкает ментор. — Кто нас самих защитит?

Мужчина громко выдыхает, усталым жестом проводит по волосам и спрашивает:

— Китнисс, о чем ты думала, когда несла весь этот бред со сцены?

В его голосе больше нет злости, только разочарование и сожаление.

— Я думала про Руту, — запинаясь, отвечает Китнисс.

Я вдруг вижу на ее месте не взрослую девушку, но совсем маленького, беззащитного ребенка, который и сам не понимает, как смог натворить такое. Она в растерянности, в смятении, в отчаянии. И ей безумно, бесконечно страшно. Она — не мы. Я и Хеймитч сознательно ввергаем всех и вся в войну — пусть и не сразу, не рывком, но медленно, постепенно, осторожно. Шаг за шагом, чтобы держать все происходящее под контролем. Китнисс никогда не думала об этом. Не подозревая о наших планах, она искренне не понимает, как смогла зажечь факел восстания. Девушке нужно совсем не это: она просто хочет, чтобы все ее близкие были живы и здоровы, и Сноу не коснулся их ядовитыми шипами своих роз. Я не знаю, думает ли она все еще о мести за сестру. Я верю, что Китнисс никогда и ни за что не забудет, кто виноват в гибели девочки. Но вряд ли она готова обратить в прах весь мир, чтобы добраться до Президента и сомкнуть пальцы на его горле, как упорно и методично делает это Хеймитч, чтобы отомстить за нас и наши разрушенные до основания жизни.

Только мне кажется, что Эвердин начинает осознавать все происходящее вокруг, как она хватает ментора за руки, умоляюще смотрит в глаза и просит помочь им обоим пережить этот проклятый Тур. Нет, она так ничего и не поняла. Вот он, момент, когда бывший трибут узнает, что Игры — это навсегда. Хеймитч качает головой; я почти вижу, как его губы искривляет злая усмешка.

— Этот Тур? Проснись! С возвращением домой ничего не закончится. Этот поезд, с которого вы так хотите сойти — вся ваша жизнь! Попробуйте выйти не на той станции, и Сноу моментально уничтожит вас, ваши семьи и ваших менторов!

Китнисс переводит умоляющий взгляд с меня на Хеймитча. Прости, девочка. Не мой выбор. В нашем мире надо платить за все, даже за жизнь. Эбернети смягчает тон, ставший из насмешливо-рассерженного поучающе-властным, почти покровительственным. Он рисует перед ошеломленными трибутами картину их будущего, безрадостного в своей неизбежности и предсказуемости. Теперь, с этого момента и до последнего дня своей жизни, они должны быть всегда вместе. Жить, есть, спать, гулять, посещать балы и званые обеды, тренировать трибутов, приезжать в Капитолий и возвращаться в родной Дистрикт. Рука об руку. От рассвета до заката, от захода солнца до его первого утреннего луча. Иначе все теряет смысл. Иначе вся система рушится. Сноу не может допустить, чтобы это произошло. Мы не можем допустить, чтобы это произошло не по нашему плану.

— Сейчас ваша задача — отвлекать всеобщее внимание от настоящих проблем! — подводит итоги короткой нравоучительной беседы Хеймитч.

— И что же нам делать? — интересуется Мелларк.

Мне нравится, что на его лице, в отличие от Китнисс, нет выражения обреченной покорности. Он больше похож на человека, получившего в свои руки руководство к действию и готового принять его как единственно верное направление своего дальнейшего движения.

— Улыбаться, — отвечает ментор, — держаться рядом друг с другом, читать карточки, которые дает Эффи. Следовать правилам — тем, что предлагаем мы, и тем, что установил Сноу. И будете вы жить долго и счастливо!

За все то время, что я знаю Хеймитча, никогда не слышала в его голосе столько иронии.

— Ну как, справитесь? — мой вопрос только для Китнисс.

Та лишь кивает. Пит подходит и крепко обнимает ее. Девушка опускает голову ему на плечо и смотрит в грязное окно, наблюдая, как миротворцы замывают пятна крови на Площади. Не боясь быть замеченным в кромешной тьме, что окружает нас, Хеймитч легко сжимает мою руку в своей и, обращаясь к трибутам, но смотря только на меня, говорит:

— Вы справитесь. Я обещаю.