Игра с судьбой (продолжение темы "Рекрута")

Тем временем возвращается гвардеец, уведший пана Чинигу, и по его кивку в ответ на взгляд Федора, понимаю, что бандитский атаман наверняка присоединился к своим подчиненным в сарае.

Гриньку никто не, трогает и он продолжает стоять на коленях, поглядывая на происходящее каким-то по-детски невинным взглядом. Интересно, сколько людей довелось отправить на тот свет этому простодушному мужичку?

– Сколько до имения?
– спрашиваю Гриньку.

– Десяток верст, - отвечает тот с заискивающей улыбкой.
– Я проведу.

– Веди давай уже!
– пинком поднимает его Алексашка, и мужичек сгорбившись и втянув голову в плечи, словно ожидая крепкого подзатыльника, семенит к выходу.

Мы выходим следом. Через десяток шагов Гринька нагибается и подхватывает с земли суконную шапку.

– Це моя, - комментирует, натягивая ее так, что та краями смешно оттопыривает мясистые уши.

– Прими, боярин, - один из гвардейцев протягивает мне ножны с саблей, и я только тут соображаю, что отправился на схватку с врагом с голыми руками.

С благодарностью принимаю саблю и с сомнением беру ружье, которое снимает с плеча гвардеец.

– Заряжено, - предупреждает он, поправляя на плече еще два ствола.

Никаких боеприпасов к ружью не получаю, да оно и понятно - времени на перезарядку, скорее всего, не будет. Это если не принимать во внимание тот факт, что я не умею заряжать эти доисторические ружья. Зато в качестве дубинки в моих руках оно будет, пожалуй, эффективнее сабли.

Ожидал, что снова придется пробираться по колено в снегу, но идем по хорошо утоптанной тропе.

Интересно, десять верст это сколько километров? По любому не мало. Помнится, Евлампий Савин говорил, что усадьба находится в десяти верстах от места засады. Получается, что на полпути в обратном направлении.

Что же все таки произошло, пока я спал? Куда девались все бандиты? Появляется мысль расспросить идущего рядом гвардейца, но из-за быстрого шага и так уже начинаю сопеть, как паровоз. Пытаюсь дышать в такт шагам, как когда-то учил дядька - на два шага вдох, на три выдох, и постепенно втягиваюсь в марш.

Примерно через час ходьбы пыхтят уже все, но темпа не сбавляют. Еще немного такого марш-броска по вечернему, или уже ночному лесу, и спасители из нас будут, мягко выражаясь, сомнительные.

Однако проходит еще около часа, а мои спутники как пыхтели, так и пыхтят, и не думают сбавлять шаг.

Но вот потянуло дымком. Вскоре выходим на опушку, и останавливаемся в густом подлеске. Перед нами открытое пространство, поросшее редкими молодыми деревцами. На небольшом взгорке высокий частокол, за которым на фоне звездного неба темнеет крыша дома.

Прислушиваемся - не доносится никаких звуков. Но в этом нет ничего странного - мороз заметно усилился, и это обстоятельство не располагает к ночным прогулкам. А может, затаились и ждут боярина? Высказываю эту мысль вслух.

– Митрофан Игнатич давно уже приехать должен, - не соглашается Федор.
–

Ну на сколько могли холопы с нянькой его опередить? Ну, на час, не более. А сколько прошло, пока этот Гринька до пасеки добежал, да пока мы сюда добрались? Нет, ежели чего в пути не случилось, то здесь уже боярин.

– Жив ли?
– непонятно кого спрашивает князь.

Стимулируемый Алексашкиными оплеухами, Гринька рассказывает о расположении построек внутри усадьбы. Оказывается заброшенная в последнее время дорога подходит с противоположной стороны. Соответственно с той же стороны расположены ворота. Но и с этой стороны есть небольшая калитка. К ней и ведет протоптанная в снегу тропка, по которой привел нас незадачливый проводник. С той стороны калитка выводит в длинный сарай, возможно использовавшийся ранее как хлев. На вопрос, есть ли караульный у входа, Гринька пожал плечами и сообщил, что когда он уходил, то стояли двое хлопцев. Но по такому морозу вряд ли кто будет мерзнуть в холодном сарае.

Все же идти к усадьбе в открытую рискованно. Посовещавшись, решили, что сперва отправятся Алексашка с Гринькой и гвардейцы. Если кто окликнет, то отзовется Гринька. А чтобы у хлопца неожиданно не прорезался героизм, Меньшиков продемонстрировал невесть откуда вытащенный кинжал в локоть длины, коим упер в спину бандита, когда они пошли к усадьбе.

Молча наблюдаем, как товарищи идут к частоколу. Хорошо что в темноте все краски превращаются в оттенки серого, и кафтаны гвардейцев не отличаются от одеяния Гриньки..

Подойдя к деревянной стене, где вероятно находится неразличимая отсюда калитка, мужики останавливаются, и некоторое время ничего не происходит. Вот до нас доносятся глухие удары. Напрягаю зрение и кажется вижу, как узнаваемый по мохнатой шапке Алексашка стучит кулаком в запертую дверь. Проходит еще немного времени, и к нам бегом направляется один из гвардейцев.

– Заперто, - сообщает он запыхавшись.
– На стук никто не откликается. Будто вымерли все.

– Странно, - произносит князь и, отодвинув заслоняющую путь ветку, направляется к усадьбе. Следуем за ним. В мыслях надеюсь на то, что бандиты по какой либо причине покинули усадьбу.

Когда подходим , видим что второй гвардеец пытается выбить дощатую дверь плечом.

– А ну, Савелий, дай-ка я, - отстраняет его Меньшиков, но и его старания ни к чему не приводят.

Имя Савелий вызывает у меня какие-то невнятные ассоциации. Всматриваюсь в лицо гвардейца - это тот, что подал мне оружие. Но что мне напомнило его имя? Однако бьющийся в крепкую дверь княжеский денщик сбивает с мысли.

– Как запирается дверь?
– спрашиваю у притихшего Гриньки.

– На жердину, мабуть, - пожимает тот плечами.

Не поняв, что он сказал, обнажаю саблю и, молча отстранив Алексашку, пытаюсь просунуть клинок в щель между дверью и крайним бревном. Скрывшись сантиметров на пять, кончик сабли во что-то упирается. Ясно - в бревне вырублено что-то типа четверти. Интересно, Гринька не помнит, что дверь открывается наружу, или втихаря ухохатывается над потугами вбить калитку вовнутрь? Просовываю клинок между первой и второй досками двери на уровне пояса и протягиваю вверх, но почти сразу во что-то упираюсь. Скорее всего это скрепляющая доски калитки перекладина. Но на всякий случай опускаю саблю и с силой бью вверх. Кажется будто препятствие подается, и слышится скрежет по краям дверного проема. Снова опускаю саблю и бью уже со всей силы. Препятствие подается и исчезает. Слышится звук упавшей на землю сухой палки.