Игра в классики на незнакомых планетах

Оба замолчали.

— Кюре не смог бы, — сказал наконец Легуэн. — Он цепь-то на велосипеде натянуть не может, а уж человека поднять на дерево...

В двери ввалились сделавшие свое дело эксперты. Громкие, говорливые, раскованные — люди большого города, где никто не слушает тишину. Легуэн вдруг почувствовал себя в сабо. За ними в участок затолкались два репортера местной газеты (комиссар мрачно предрекал, что уже завтра притащатся из «Уэст-Франс», и хорошо, если не из «Монда»).

— Значит так, пока точно ничего сказать не можем, — отрапортовал главный, — но жмурика, скорее всего, три. По крайней мере, столько мы насчитали черепов. И, похоже, они были застрелены. У двоих во лбу дыры. Экспертиза покажет, но я не знаю, чем, кроме пули, такие дыры делаются.

Все пошли смотреть на упакованные кости. У фургона, на котором их должны были отвезти в Брест, стоял кюре. Его позвали, чтобы обеспечить хоть какое-то Божье присутствие.

Отец Гийом вертел в руках крест.

— Я вот думаю — зачем? — проговорил он очень тихо. — Оставить свою страну, отправиться неизвестно куда, убивать — зачем? Чтобы закончить вот так?

Зрелище было то еще. Не все кости остались целыми, и скелеты уже не походили на человеческие, а напоминали собачью еду.

Три скелета. Четверо пропавших и три скелета. «А если я сложу два и два?» — вспомнил он комиссара. Четыре получается, если сложить три и один...

Он попросил экспертов, чтобы результаты опознания — если будут — прислали, как только получат.

Кюре попрощался, сел на велосипед и укатил прочь. Легуэн долго смотрел ему вслед. Ну да, разумеется. Сан саном, а на велосипеде гораздо удобнее ездить в кроссовках.

***

— Взгляни-ка, стажер, — сказал ему Пеленн на следующий день.— Я нашел это в библиотеке мэрии.

Бумага, желтая, в пятнах сырости и старости, была исписана ровным почерком военного. Легуэн по-немецки не читал, но кто-то скрепкой прицепил к ней перевод. Рапорт гауптмана девятнадцатой армии Штаге о пропаже близ пункта Пенн-ан-Марв четырех членов личного состава.

Среди которых числился лейтенант Курт фон Берг.

— Там у них есть пачка немецких документов, — объяснил инспектор. — Тех, которые маки перехватили. Но больше я ничего не нашел — все перетряс. Это, конечно, ничего не доказывает.

Из прозрачных глаз Пеленна исчезало равнодушие.

— В мэрии, говоришь, — сказал стажер.

***

В субботу вечером в баре было набито битком и прокурено насквозь — «Ренн» принимал «ПСЖ». Легуэн еще с улицы услышал дружное «А-ах-х...». Нырнул внутрь.

— Забили?

— Пронесло, штанга...

Стажер взял сидра. Увидел в углу преподавателя истории. Жан Матье сидел в одиночестве и болел. За «ПСЖ».

— Не боитесь? — спросил Легуэн, устраиваясь рядом на батарее.

— Я тихонько. Тут уж я ничего сделать не могу, это моя команда с детства.

Экранный судья просвистел на перерыв.

— Да, несчастная находка, конечно, — сказал учитель. — Знаете, иногда здесь еще попадаются неразорвавшиеся бомбы. Да этот бедный Берлю. Надо же — получить по голове фонарем!

— Любопытно, — заинтересовался стажер. Агент Берлю стал на полдня национальным героям, потирая голову в баре над кружкой темного и рассказывая о произошедшем всем, кто желал слушать. Но он сам не знал, чем его ударили. Врач сообщил, что рана его — слава богу — не настолько глубока, чтоб можно было определить, чем ее нанесли. Он лично склонялся, например, к рукоятке пистолета.

— Так вы говорите, это был фонарь, господин Матье?

— Я? Говорю? Я просто предположил, — испугался Матье. Ощутимо испугался.

Стажер глянул на его ноги. Черные начищенные туфли. Преподавательские.

— Так вы, значит, ничего не знаете об этих немцах?

— Я ведь вам уже говорил, инспектор.

— Странно. Даже пересмотрев все документы? Мне архивистка в мэрии сказала, что вы особенно интересовались той пачкой немецких документов — знаете, которые остались у макизаров?

— Сожалею. — Учитель глядел на экран, но взгляд его не следил за игроками, застыл. — Ничем не могу вам помочь.

Нападающий «Ренна» обвел двух парижан и запустил мяч в «девятку». Бар взорвался ором. Жан Матье понурил голову.

***

Пришел конец апреля, и полиция забастовала. Даже комиссар Легерек, который не любил профсоюзы и не бастовал из принципа, сдался и отправился отдыхать. Инспектору Пеленну полагалось входить в аварийную команду, но он укатил в Ренн на семинар по борьбе с терроризмом.

Легуэн остался один в пустом участке с молчащей мини-АТС. Не то чтобы он сильно возражал. Сидел над своим блокнотом и слушал дуэт мухи и кофейного автомата.

— Странно получается, — сказал он мухе. — Как ты свяжешь кельтские шабаши и убитых бошей?

Муха потерла лапки. Это было за пределами ее компетенции.

Через какое-то время Легуэн опять заговорил:

— Мне кажется, мы с самого начала ставили вопрос неправильно.

Кофейный автомат замолчал и прислушался.

— Вопрос не в том, почему маньяк охотился за приезжими. А в том, какого лешего забыли четыре туриста в ночном лесу.

Бельтайн, Ламмас, Самайн... Четыре человека, приехавших с разными целями, оказываются рядом с захоронением в четырех точках цикла.

Что можно делать на шабаш? Плясать через костер? Колдовать на костях? Что там говорила старая Магали — в ночь на Сен-Жан чертовы огоньки манят кладом...

Стоп.

Стажер осторожно поставил чашку с кофе на стол.

Немцы тащили с собой трофеи. Экспроприированное золото, фамильные драгоценности, отобранные у расстрелянных... Курт фон Берг и его три приятеля отправились в лес, где не было маки, а вернулся оттуда только один. И его сын много лет спустя приехал на место захоронения... Приехал вести раскопки, но о телах не обмолвился.

Легуэн позвонил другу в Париж. Поблагодарил за факс, пообещал бутылку шушенна — вот только вернется.

— И как ты там держишься, — голос шел из другого мира.

— Ты и представить себе не можешь, как здесь интересно, — искренне сказал Легуэн. — Тут такое дело... — Он коротко объяснил ситуацию. — Так вот тот археолог — его прислали из Парижа-8. У него в бумагах все как-то смутно. Ты не мог бы связаться с университетом и спросить, что он тут собирался раскапывать?

Стажер положил трубку. Подумал. В городе было время обедать.